На правах рукописи



    Революция, по словам Александра Блока (об этом он писал 9 января 1918 года), жестоко обманывает многих; она легко калечит в своем водовороте достойного; она часто, как грозовой вихрь, выносит на сушу невредимыми недостойных; но — это ее частности, это не меняет ни общего направления потока, ни того грозного, оглушительного гула, который издает поток...
    В этом потоке событий провинции не удалось сохранить свой стиль жизни, она не всегда лучшим способом копировала элементы «заглавных тенденций», а провинциальная интеллигенция не сразу обрела свое место, обозначила свое назначение.
    Не потому ли ни в одном статистическом справочнике невозможно найти данных о количестве художественной интеллигенции? Наиболее достоверные сведения имеются лишь в статистических отчетах профессионального союза работников искусств (РАБИС), а так же в докладных записках творческих организаций. Принимая во внимание то, что не все художники, писатели и прочие творческие деятели входили в союзы, мы можем получить некоторые обобщающие цифры по исследуемому региону.
    В 1921 году в Иваново-Вознесенской губернии было 24 литератора. Ярославская ассоциация пролетарских писателей, по сведениям правления, в марте-декабре 1926 года объединяет 130-150 человек писателей. В 1926 году в Костромском ГубРАБИСе состояло 225 человек.
    Наиболее полные сведения имеются по 1928 году. Ивановское губернское отделение РАБИС в 1928 году состояло из 459 членов, работающих в области искусств, еще 11, по имеющимся данным,  входили в другие союзы (итого 470 чел.).
    Количественный рост художественной интеллигенции более быстро происходил в 1921-26 гг., (примерно в два раза). Связано это с некоторой либерализацией в отношении художественной интеллигенции и творческих союзов в условиях НЭПа. Позднее рост замедляется,  и в период с 1926 по 1932 гг. количество представителей художественной интеллигенции в регионе увеличилось в 1,2 раза. Причины замедления роста численности: повышение профессиональных требований к творцам (время «синеблузников» прошло — А.Б.), идеологизацию искусства, кризис творческих организаций, начавшуюся травлю представителей творческой интеллигенции, повышение престижа технических профессий, связанное с периодом первой пятилетки. Внутрирегиональная специфика заключалась в уменьшении количества художественной интеллигенции в Костроме (влияние нового административно-территориального деления, когда Кострома потеряла статус губернского города) с одновременным увеличением в Иваново-Вознесенске. Ярославль и Владимир,  более крупные города, даже потеряв свой губернский статус, предоставляли больше возможностей для творческого роста.
    Многие писатели и художники работали на производстве или индивидуально, входили в другие союзы. Или же, не считая себя профессиональными художниками, старались не называться таковыми. К концу 1920-х годов общая численность художественной интеллигенции в исследуемом регионе вряд ли превышала 1000 человек, но эта относительная малочисленность отнюдь не свидетельствует о том, что незначительно было ее влияние в обществе.
    При оценке художественной интеллигенции немаловажную роль играет вопрос о классификации и социальной дифференциации.
    По профессиональному признаку, а именно по характеру творчества, можно выделить художников слова (писателей, поэтов, драматургов, начинающих литераторов), художников, музыкальных работников (композиторов, музыкантов), театральных работников (актеров, режиссеров, хореографов). Основным критерием при профессиональном отборе является художественно-образное творчество. Однако и такую классификацию можно считать условной, потому что талантливая личность может проявить себя в нескольких художественных сферах. (Н.Е.Вирта, В.П.Вопилов, В.А.Никифоровский, А.Д.Попов, Н.П.Алешин и др.)
    Социальное происхождение или принадлежность к какому-либо классу, страту, слою не могут быть поставлены в качестве критерия для классификации художественной интеллигенции. Люди, создающие искусство, встречались во все времена и во всех социальных группах. Были художники из крестьян и дворян, рабочих и буржуазии и т.д. Часто можно услышать высказывания о том, что основная профессия человека определяется по количеству материальных средств, получаемых от той или иной деятельности. Например, если кто-то пишет книги и не имеет от них ни рубля, но одновременно регулярно получает зарплату на фабрике, то он рабочий и т.д.
    Здесь необходимо отметить общее тяжелое финансовое и материальное положение художественной интеллигенции в условиях НЭПа. Практически отсутствовала возможность заработать художественным творчеством. В результате общей разрухи, роста цен,  дефицита многих товаров, экономических кризисов (даже НЭП и некоторая коммерциализация в искусстве не давали ощутимых результатов), улучшения материального положения художественной интеллигенции в первой половине 1920-х годов фактически не произошло. Государственная помощь тогда заключалась в распределении пайков, продуктов питания и потребления, в бесплатном обеспечении необходимыми товарами и средствами, в бесплатной подготовке специалистов, в предоставлении разовых работ безработным, в расширении масштабов культурной  деятельности.
    Сложно и противоречиво протекал процесс коммерциализации в театре, связанный с новой экономической политикой советского государства. В условиях хозяйствования на основе хозрасчета, рентабельности и т.д.  бедственное положение театров и театральной общественности продолжало усиливаться, здания и помещения постепенно приходили в негодность, реквизит не обновлялся, заработная плата деятелей театра не увеличивалась.  Даже в столице ситуация была ужасающа. По мнению историка Е.А.Токаревой, условия, в которых приходится работать... таковы, что если они не будут изменены срочно и твердо, лучше театр просто закрыть... Если любой член данного театра от первого его артиста до последнего сторожа не имеет дополнительного приработка, если кто-нибудь из них прервет на одну-две недели свой труд.., он со всей семьей обречен на тяжкую нужду во всех ее видах, вплоть до голодной смерти.
    О тяжелом материальном положении творческих работников свидетельствует и письмо руководителя литературного подотдела Иваново-Вознесенского Губполитпросвета Жижина, который обратился с ходатайством к Народному Комиссару по Просвещению А.В. Луначарскому.
    Конечно, для русской художественной интеллигенции материальные интересы никогда не были первостепенными. Деньги, гонорары рассматривались лишь как средство к существованию. В первую очередь ценилась работа для души, а не для кошелька.
    Более разумно классифицировать художественную интеллигенцию не по социальным признакам, а по принадлежности к различным художественным течениям, по стилю. Это сделать чрезвычайно трудно, потому что пристрастия художника могут меняться, да и принадлежность к различным художественным течениям весьма условна. Тем не менее попытаемся дать свою классификацию.
    Художники, склоняющиеся к пролетарскому взгляду на искусство: пролетарские писатели и поэты, «синеблузники», пролеткультовцы и др. Это была самая большая группа, основу которой в начале 20-х годов составляла молодая художественная интеллигенция, но к середине 20-х, в силу житейских и политических обстоятельств, начали к ней примыкать и старые творческие кадры. Именно в этой группе разрабатывался и оттачивался принцип «социалистического реализма».
    Приобщение к футуризму в исследуемом регионе в основном было связано с популярностью В.В.Маяковского, В.В.Хлебникова, И.В.Северянина (эгофутуризм), деятельностью Лефа. Наибольший расцвет этого направления в искусстве приходится на первую половину 20-х годов.  Позднее под влиянием метода «социалистического реализма» футуризм прекратил свое существование. Упоминания о принадлежности к этому направлению искусства исчезают в регионе еще раньше, в 1925-1926 гг., в результате деятельности РАППа и АХРРа.
    А символизм в провинции был представлен в основном «имажинизмом». Тут сказалась любовь к поэзии Есенина. Среди поэтов это направление было очень популярно в начале 1920-х годов. В конце 20-х в Верхнем Поволжье начинается борьба с «тейковщиной», во время которой были «выкорчеваны» последние ростки символизма.
    Активно развивалось крестьянское направление в поэзии и прозе. Особой популярностью пользовались журналы «Красная нива»,  «Перевал»; заметное влияние имела деятельность редактора этих журналов А.К.Воронского. Среди художников этого направления были представители новой и старой художественной интеллигенции. Творчество И.М.Касаткина, А.К.Воронского, братьев Алешиных и др. — яркий пример высокой нравственной и жизненной позиции, глубокого знания народной жизни. Связь с «почвой» позволяла воспринимать, передавать и воспитывать традиционные русские ценности.
    Крестьянское и реалистическое направление в искусстве было представлено равномерно по всему пространству Верхнего Поволжья; пролетарское искусство — больше в Иваново-Вознесенской и Ярославской губерниях; имажинизм, символизм и футуризм — в Костромской и Иваново-Вознесенской губерниях.
    Труд художника оригинален, своеобразен, неповторим и не поддается статистическому учету. Художественная интеллигенция чутко реагирует на социально-политическое, духовное и культурное состояние в обществе, через свое творчество дает оценку происходящему, предлагает пути преодоления обстоятельств, прогнозирует будущее. Поэтому наиболее важно выяснить с исторических позиций отношение художественной интеллигенции к действительности. Именно исходя из этого критерия, многие современные и зарубежные историки выделяют различные группы в художественной интеллигенции в 1920-х начале 30-х годов. 
    Революция овладевала сознанием и самых «изнеженных» представителей художественной интеллигенции, поначалу замкнувшейся в собственном трагическом смятении, непонимании реальности,  они пытались строить свои справедливые миры (Ефим Честняков). Многие поэты, художники стали ориентироваться только на личный жизненный круг, как высшую творческую общность, на свои,  особые, ценности. Абстрактно-гуманистические иллюзии, политическая близорукость рождали смутные образы, тоскливую интонацию. Но даже такие ранимые поэты, как Марина Цветаева или Маяковский, а из местных — Анна Баркова или Д.Н.Семеновский, обретали концентрацию интеллекта, страсти и воли. Происходила все-таки трансформация сознания. Провинциальные художники, писатели относились с презрением к сытости, хватательным инстинктам и не могли отказаться от своей практической философии вездесущей защиты обиженных. «Прав, раз обижен». Но революция «обижала» не всегда по заслугам — это еще добавляло психологических трудностей тем, кто имел опыт, и тем, кто только начинал творческую работу.
    Из нашего времени, на расстоянии, следует иначе относиться к так называемой контрреволюционности многих представителей художественной интеллигенции, потому с определенной условностью надо принимать статистическую учетность и классификацию по группам.
    Анализ взаимоотношений художника и власти невозможен без учета положения различных социальных групп художественной интеллигенции в провинции. При этом заметим, что основное внимание большевиков было направлено на писателей и литераторов. Если столичная интеллигенция стояла перед выбором — либо сотрудничество с Советской властью, либо выезд за границу с надеждой на скорое возвращение, либо открытое сопротивление и саботаж решений Советской власти, то провинциальная, не имея возможности выезда за границу,  и не желала этого. Она скорее шла на сотрудничество с новой властью, чем на открытое противостояние ей.
    В условиях новой экономической политики исследуемый регион имел специфические особенности общественной и культурной жизни, а положение и роль творческих работников значительно отличались от столичных. Основываясь на классово-идеологическом принципе, можно выделить несколько групп художественной интеллигенции Верхнего Поволжья.
    1. Откровенно и всецело работающие на идеологические установки, находящиеся в моральной и материальной зависимости, обусловленной пайками, должностями, партийной и комсомольской принадлежностью. Кроме того, партию и интеллигенцию объединяла в первые послереволюционные годы потребность в творчестве, желание обновления жизни.
    В союз с новым революционным классом вступали, главным образом, левые и крайне левые художники. Правда, левизна их лишь редко  и более или менее случайно совпадала с левизной политической. Подобные исключения были и среди правых, т.е. реалистов, импрессионистов и т.д. Но вся формация левых, которые в то время суммарно назывались футуристами, состояла из людей более или менее молодых и поэтому легче перешла  на новый берег. Однако действительность показала, что у представителей этой группы деформации изображаемых элементов природы, тенденция к полной беспредметности, весьма неприязненно воспринимались пролетариатом. И лишь в самое последнее время осознано, что «искания всякого рода кубистов, супрематистов, конструктивистов, в сущности ничего не дали», — отмечал 1 июля 1930 г. А.В.Луначарский в  отзыве на проект декларации Федерации художников изобразительных искусств.
    2. Сомневающиеся, занятые серьезным и трудным поиском своего места в условиях новой экономической политики, способов художественного отображения действительности, своих взаимосвязей с известными представителями старой интеллигенции. «Революция уничтожила тот класс буржуазных любителей искусства, которые оказывались покупателями или заказчиками. Первоначально почти все правоидеалистическое, реалистическое крыло совсем растерялось». Так писалось в официальных документах.
    3. Независимые — представители художественной интеллигенции, имеющие народное признание и уважение в творческой среде, материальную обеспеченность, общероссийскую известность, связь со столичными журналами  и издательствами, обществами, творческими группировками. Чаще всего они предпочитали работать «в стол», чем менять свою жизненную и творческую позицию, художественный стиль. Видели своей основной целью не служение конкретному моменту, а создание, сохранение и приумножение духовных ценностей русской культуры. Ставили проблемы нравственного самосовершенствования человека, любви к Родине и природе.
    4. Критически настроенные «приспособленцы». Эта часть провинциальной художественной интеллигенции, не принимая некоторых направлений развития культуры и творчества, в силу особенностей провинциальной культурной жизни и своей малочисленности в открытую борьбу против партийных и идеологических установок не вступала, в митингах и протестах не участвовала, но через свои произведения выражала критическое отношение к происходящему в обществе.
    На литературных вечерах, художественных выставках, где аудитория слушателей была сплошь интеллигентская, прорывалась критика революционной действительности: «Революция пришла, но не желанной, грубой, пьяной, пришла не с светом, а впотьмах... и уткнула в бок железной вилой и разломила таз...»(Громов). А дальше «пьяный кошмар», «взрывы храмов и костелов» и т.д. «Деревянный непрокрашенный крест, на котором ее здесь распяли» (Курицын). Вот почему такими яркими мазками автор Соколов заставляет солдат-революционеров насиловать женщину и неистово вопить: «Мы красное солнце потушим!». Ему же принадлежат строки: «Земля Петроградско-Московская уливается русскою кровью».
    Художественная интеллигенция видела в новой экономической политике не только экономические преимущества, но и негативное воздействие на моральный и нравственный облик русского человека. Справедливо критиковался разгул ханжества, торгашества, алчности. Даже в литературе подобного жанра новоявленные бюрократы находили опасность для себя и своих позиций. Творческая интеллигенция при любом общественном строе обращает внимание в первую очередь на духовный мир человека, через него и формируется отношение к действительности.
    Для руководящих структур в определенный период представители всех этих четырех групп могли оказаться неугодными и подвергались репрессиям. Эпоха сталинизма стала черными днями, жертвой репрессий оказалась оппозиционная и признавшая Советскую власть старая интеллигенция. В условиях террора, деформации принципов социализма, культа личности интеллигенция вновь оказалась в оппозиции. Именно этого не могла ей простить партийная элита.
    В практике повседневного руководства интеллигенцией на местах никто не оставался вне поля зрения власти, при этом существенное значение имел классовый, сословный подход, учет происхождения.
    Исторические и общественные условия двадцатых годов, особенности провинциальной жизни, иной интеллектуальный уровень требований определяли специфику формирования новой художественной интеллигенции, которая должна была пережить полосу сложных духовных исканий, преодолеть многие заблуждения. Надо учитывать главную примету провинциальной интеллигенции, произрастающую «издалека», из отечественной истории. Художники, писатели, артисты пришли от корней, истоков, глубин старой патриархальной России с тяжелым грузом былых идеалов, иллюзий, с явным притяжением земли, народного быта, фольклора. Россия — земледельческая, крестьянская страна. В провинции естественно преобладание почвеннических настроений. Живописно проступала «краса» недавнего купеческого быта (Кустодиев — в живописи, Островский — в драматургии, Касаткин — в литературе), озорная пышность соседствовала с нищетой деревни, гнетом податей, пьянством. Отсюда, из этой противоречивой атмосферы, начинали свой творческий путь застенчивые выходцы из «малокультурной» среды, обладающие поэтическим чувством и фантазией писатели: И.Д.Вавилов, Н.Е.Вирта, А.П. и Н.П. Алешины, А.К.Воронский, С.Д.Дунаев, И.П.Жижин, И.М.Касаткин, Н.И.Колоколов, В.А.Никифоровский и др.; драматург Д.Н.Семеновский и др.; художники: В.И.Беляев, М.Е.Бритов, В.П.Вопилов, И.И.Дубов, Н.М.Зиновьев, А.М.Корин, А.И.Яблоков и др.
    Революцию они, как и Сергей Есенин, принимали «с крестьянским уклоном». Поэты приняли ее как осуществление народной мечты о мировой справедливости, совпадающей для них со справедливостью социальной. Они, повторив путь Горького, прошли школу скитаний по лавкам купцов и базарной толчее на волжских берегах, стихийно, мужицким сознанием отыскивали свой путь, но становились отнюдь не какими-то попутчиками, а радетелями социального переустройства. Слабо разбираясь в программах и декларациях партий, литературных школ и творческих направлений, они искренне искали достоверный, зримый идеал будущего, чуждый теоретической абстрактности. Это и  отразилось в художественном творчестве.
    Революция в стране с многоукладной пестротой классов, сословий, областей и традиций — явление чрезвычайно сложное. В водовороте событий непросто было разобраться,  и потому не могут быть справедливыми теоретические претензии к художественной интеллигенции Верхневолжья. Нам следует учитывать особую трудность пути художественной интеллигенции к глубокому осознанию пролетарской идеологии, эту трудность с примерным терпением в 20-х годах должны бы принимать во внимание и властные структуры.
    Едва пережив страшный голод в Поволжье, многие художники должны были уловить в народе «чудесную праздничную энергию революции». Жажда солнца, мечта и надежда в народе не убывала, и потому творцы оказались «революцией мобилизованными и призванными». Чтобы раскрыть, утвердить свои лучшие надежды, ожидания, они искали гиперболы, красочные образы, пламенные метафоры. В двадцатые годы такой путь нередко казался единственно правильным, подлинным реализмом.
    Чувства, непосредственные ощущения сердечной реакции на обновление, мечты и вера — всего этого, конечно, было мало для познания исторических закономерностей способом бытописания, оно не давало возможности увидеть крестьянскую Россию, самого крестьянина в перспективе истории, в разноречивой классовой борьбе. Развороченный бурей быт сказывался в настроениях художественной интеллигенции.
    Особенность русской культуры, конечно же, порождена выходцами из деревни, сельской местности, воспитанных народным бытом и фольклором.
               
                За мной незримым роем
                Идет кольцо других,
                И далеко по селам
                Звенит их бойкий стих.

    Это Есенин сказал о крестьянских сыновьях, интеллигентах в первом поколении, они были рождены революционной эпохой.
    Действительно, происхождение — питательная почва на весь творческий путь любого художника. По словам Федора Абрамова в речи на шестом съезде писателей России, все мы должны с благодарной памятью помнить о тысячелетней истории «старой деревни», о той многовековой почве, на которой всколосилась вся наша национальная культура: ее этика и эстетика, ее фольклор и литература, ее чудо-язык. В деревне все  наши истоки, наши корни, там, в каждодневных трудах на земле зарождается и складывается наш   национальный характер.
    Единое интеллектуальное, духовное и культурное пространство выстраивается трудами многих, а не только представителями, по условно отличительным правилам сформированным в столичной элите. Живущие в провинции творческие люди создавали нечто важное, незаменимое, исходящее из «почвы» в виде родников, истоков.
    Представители художественной интеллигенции были самыми образованными и грамотными в провинции. Поэтому тех, кто считался лояльным, имел рабочее или крестьянское происхождение, привлекали к сотрудничеству с советскими и партийными учреждениями. Там, где им удавалось занять высокие посты,  было более благоприятное отношение к культуре и искусству, например, в Костромской губернии, где руководителями партийных и советских органов были люди творчески одаренные: Бляхин (занимал руководящие посты в Губкоме и Горкоме РКП(б), Новлянский (Губисполком),  Высоцкий (Губполитпросвет) и др.
    Не только архивные документы и разного рода статистика, но и недавно ставшие доступными издания из фондов спецхрана дают нам основания для относительно объективного взгляда на художественную интеллигенцию. В последнее время опубликовано большое количество статей, дневников, мемуаров, писем, ранее запретных произведений, содержащих очень важные «личностные» свидетельства, рассказов о судьбах интеллигентской эмиграции.
    Большинство представителей художественной интеллигенции Верхнего Поволжья верили, что лишь в революционных преобразованиях заключено живое будущее столь близкой их сердцам провинциальной жизни. Творческие порывы определялись принятием революции, любовью к родине, всечеловеческим интернациональным пафосом, культом трудовой нравственности, кровной связью с природой, желанием родному миру красоты и гармонии, сознанием личной причастности к преобразованиям — вот такие главные устои морально-психологического и социального свойства объединяли этих творцов.
    Для провинциальной интеллигенции были характерны: крах сложившихся представлений и ориентаций, с одной стороны, а с другой — вера в радостное, яркое, жизнеутверждающее и романтическое будущее. Все это отражалось в создаваемых (литературой, театром, живописью, другими видами искусства) социально-психологических типах и художественных образах.
    Провинциальная интеллигенция (за исключением разве театральной) оценивала происходящее в обществе с «крестьянским уклоном», воспринимая революцию и НЭП как осуществление народной мечты о мировой справедливости, совпадающей для них со справедливостью социальной. (В скобках обратим внимание на особые трудности творческого существования новокрестьянских поэтов, потому что нападками групповой критики они надолго были вытеснены из литературной жизни. Пренебрежительное отношение элиты — гонителей троцкистско-рапповского толка — к тем, кто «не знал великой культуры», сказывалось на самочувствии не только поэтов, но и художников, музыкантов. Но наиболее уверенно чувствовали себя творческие работники, занимающие руководящие должности или  привлеченные к партийной и советской работе.)
    Происходило огосударствление профессиональных творческих союзов, влиявших на социально-психологический портрет и творческие судьбы. Появляются явные признаки профессиональной принадлежности, корпоративного коллективизма, несущего дополнительные штрихи к «портрету» (театральная интеллигенция, объединения писателей, живописцев определенных школ и направлений). Происходит, пусть и менее заметная в провинции, идейно-политическая поляризация. По-разному складываются на этой основе (а не только на условиях происхождения) творческие биографии и судьбы в первые десять лет Советской власти. Одним доставались трудные дороги, скитания, трагические обстоятельства, другие получали скорое признание, обласканное положение и славу. Но в разнообразии условий жизни и творчества почти все представители интеллигенции обладали высоким трудолюбием, даже при критическом настроении проявляли исповедальную искренность, любовь к окружающему миру, сочувствие униженным и оскорбленным.
    Аналитический взгляд на художественную культуру провинции 20-х годов после окончания гражданской войны (когда подавлялось любое открытое неповиновение) невозможен без учета тотальной одержимости народного темперамента, испытанной способности к долготерпению, русской добродетели сердца и совести. Если речь идет о культуре — нравственности, искусстве, правосудии, то и здесь русский, по утверждениям философа Ильина, начинает с чувства и сердца.
В 1920 году известный палеограф Василий Николаевич Щепкин в статье «Душа русского народа в его искусстве» отмечал: «Мы спрашиваем себя (...), что делает в мире русская душа? Мы обращаемся к ее созданьям и открываем, что это одна из самых ШИРОКИХ и ПРОСТЫХ душ мира, что она чает без корысти, созерцает сочувственно: людей — скорбно, природу — ясно, небо — радостно... Мы чувствуем при этом, что эта душа прекрасна не тогда, когда горит и трепещет, а тогда, когда созерцает и теплится...»
    Ни революция, ни война, ни другие потрясения душу перестроить не смогли. Художественная интеллигенция провинции это повседневно чувствовала, сознавала и учитывала. Не утратив связи с народной жизнью, она наиболее правдиво отражала настроения близких ей слоев общества, находящихся под влиянием новой экономической политики.
    Выходцы из провинции тоже несли в себе печать ужаса, гнева и ненависти тех лет — это существенно отразилось на художественном творчестве. Художники слова в первую очередь, широкой волной пришедшие на создание новой культуры, скоро замеченные и призванные в столицу, несли с собой недавнее прошлое и потому, даже поддаваясь литературным веяньям эпохи, все-таки оставались верны потоку народной жизни. Так было не только с Л.Сейфулиной, А.Неверовым, Д.Фурмановым, И.Касаткиным, С.Марковым.
    В двадцатые годы наблюдается отток литературных сил в столицу. Только в 1922 году из Иваново-Вознесенска вслед за А.Воронским уезжают М.Артамонов, Н.Смирнов, И.Жижин, А.Баркова, несколько позже — Е.Вихров, М.Сокольников, Н.Колоколов. А литературная жизнь не замирает: уехавшие поддерживают связь с родным городом, в литературу и журналистику приходят новые местные силы.
    В основном-то получалось движение только в сторону столицы. Но и там выходцы из провинции попадали в противоречивые обстоятельства нэповского времени. В эссе «Обретаемое время» (1954) Анна Баркова так вспоминает свое первое московское чувство 1921 года: «Вот я иду от Ярославского вокзала до Мясницкой. Грохот трамвая, сиротливость. Одиночество и страх. Мясницкую я вспоминаю почему-то темной, необычайно глубокой и холодной, словно заброшенный колодец. Дом с вывеской МПК — старый, кажется, ампирный — порождает особую тоску и ощущение безвыходности, бюрократической силы и равнодушия нового государства».
    Отношение к НЭПу прослеживается по различным свидетельствам, прорывалось оно и на страницах газет. Об этом можно судить даже по заголовкам публикаций: «Кое-что о бережливости», «Молодежь в очаге разврата», «Спекулянтам почет, рабочий подождет». В костромской губернской газете существовала рубрика «На перо рабкора», в ней публиковали свои заметки и представители художественной интеллигенции. Они обличали пороки НЭПа, здесь же художники представляли разнообразные карикатуры чиновников и коммерсантов.
    Однако  встречались и положительные оценки. «По мере того, как в этом кооперативном обороте все более и более действительным становится участие масс — НЭП прямым путем приведет нас к социализму, он и сейчас является, по определению тов.Сталина, «боеспособной системой крупного государственного социалистического производства...».
    Во второй половине 20-х годов, в период нарастания кризиса новой экономической политики, появились категорично-разочарованные суждения. «В годы НЭПа в  глухой провинции труд художника оплачивался плохо, даже там, где он был очень нужен, — докладывал профуполномоченный при Мстерском техникуме С.Светлов, — а тут еще третий и четвертый тарифные пояса и скудный местный бюджет...  Зачастую вся его (художника) энергия уходила на чуждую его морали коммерческую работу».
    Но и пришедшая вслед за НЭПом коллективизация была воспринята неоднозначно. У некоторых творцов наступило запоздалое прозрение. В протоколах допросов Анны Барковой зафиксировано: «В 1927-1928 годах сочувствовала идеям троцкизма, считала, что руководители большевистской партии поступили неправильно, не дав оппозиции высказаться в широком масштабе. В 1931 году считала, что партия преждевременно проводит коллективизацию усиленными темпами, зажимает свободу личности и в извращенной форме осуществляет строительство социализма. Эти свои мысли и настроения я выразила в стихах».  Таково свидетельство не разовой эмоциональной вспышки, не грубой фальсификации. Твердое и последовательное убеждение талантливого человека нашло отражение и в художественных произведениях.
    Таких прямолинейных суждений мало было зафиксировано в публикациях и архивных документах. Мы вынуждены пользоваться опосредованным анализом отношения художественной интеллигенции Верхнего Поволжья к послереволюционной действительности и НЭПу, опираться на различные данные о творческой активности, материальном положении и социальной дифференциации, на биографические факты. Негативное отношение к политике государства в годы НЭПа объяснялось в основном идеологическими и экономическими факторами, а положительное — определенной свободой творчества и возможностью существования разнообразных художественных группировок и литературных изданий. Взаимодействие факторов и условий зависело от конкретной экономической и политической ситуации в регионе.  Так, суждения, вызванные экономикой, преобладали в начале 20-х гг., а идеологией, политической борьбой — в конце 20-х — начале 30-х годов. Труднее для интеллигенции было преодоление «идеологического» несогласия с государственной, партийной и культурной политикой, так как это было связано с переориентацией сознания.