Ольга Гуссаковская
Редакционные уроки
1. Отзыв на повесть
Кажется, впервые за всю мою многолетнюю редакторскую практику повесть
Т. Марьиной поставила меня в тупик. Огромный эмоциональный потенциал
этой вещи» достигающий к концу почти белого накала, фактически лишен
средств выражения.
Сюжетно повесть выстроена
достаточно сложно, причем сделано это сознательно с помощью игры
шрифтов. А в слове она беднее и невыразительнее самой средней газетной
статьи.
Короткая рубленая фраза: существительное
и глаголы, ни причастия, ни деепричастия. Совершенно отсутствует
метафора, редкие эпитеты заштампованы, мертвы. Нет и малой попытки
художественности (портрет, пейзаж).
В начале
чтение затруднено буквально частоколом восклицательных знаков, с
помощью которых автор пытается достичь эмоционального воздействия там,
где оно отсутствует. В конце, где эмоция возникает естественно,
восклицательные знаки исчезают сами собой. Автор этого не замечает.
В связи со всем вышесказанным, поскольку эмоциональный заряд
произведения спрятан в конце, или, скажем, нарастает лишь со второй
половины, читать повесть почти невозможно. Меня заставила сделать это
только давняя редакторская привычка. Но дочитывала я повесть сквозь
бессильные слезы – так захватила меня трагическая судьба ее героини,
Нади. А плачу я очень редко. Но ведь хотелось бросить чтение на
половине пути и отмахнуться... В чЕм тоже признаюсь.
Так что же
перед нами? Художественное произведение? Нет, ибо у художественной
литературы свои законы существования» сколько бы не твердили сегодня о
поиске новых путей самовыражения.
Читатель должен
воспринимать написанное всеми чувствами, но, прежде всего, видеть.
Здесь же увидеть невозможно ничего и никого, можно только сопереживать
происходящему.
Естественно, наиболее полно
показана героиня Надя. Однако лишь в последней трети повести мелькает
сообщение, что у нее длинная коса и она носит очки... А вообще какая
она? Худенькая, маленькая – это ясно, но что отличает ее от других
таких же худышек?
Каков ее муж, Дима, каковы дети
– вообще неведомо. О родне нечего и говорить: одни, легко забываемые,
имена. Не вижу я и ее наперсницу Любу. Броская, яркая? Но почему так
серы, безэмоциональны ее письма? И в них тоже безликие имена каких-то
действующих лиц.
Тем более мы не видим
обстановки, в которой проходит жизнь этих двух женщин, узнаем лишь о
том, что с ними случается.
Это не повесть –
документ нашей страшной эпохи. И место ему в музее. Письма-то, похоже,
подлинные, в них и вся ценность этой вещи.
Исходя
из этого, следовало бы разобраться с началом повести. Вообще все, что
касается институтской самодеятельности, свести до минимума, ибо нечто
подобное делалось в институтах и до и после. Сколько бы раз автор не
упоминала о «светлой» головке Нади, никаких взлЕтов таланта на сцене же
не просматривается: приводимые тексты банальны, смысл их ясен только
самим участникам представления. Не интересен и грозный Шеф – было
многажды.
Альпинизм – другое дело, фигура
Снежного Барса важна, как один из кирпичиков будущего, обреченно
драматического, характера героини. Но, как и все остальные, он тоже не
виден, не выписан хоть сколько-то ясно.
А ведь
вся трагедия Нади (и многих ее сверстниц) в том, что она в институте
привыкла смотреть на жизнь с альпийских горных высот, а выживать
пришлось в глухом совхозе, где подойти к людям с достаточным пониманием
она не умела.
...Скоро год, как я сотрудничаю в
газете «Хронометр», получаю читательские письма. Их много. И я вижу,
что в смысле выбора героини для своей повести Т.Марьина, что
называется, попала в яблочко: в судьбе Нади отражена трагедия
последнего советского поколения. Эти люди обречены, поскольку при
многих прекрасных идеалистических качествах они лишены главного –
чувства времени, способности приспособиться к нему.
Вторая героиня повести, Люба, проще, она не поднималась на вершину с
кирпичом в рюкзаке. Ей, горожанке, очень трудно в деревне, жизнь и ей
сулила что-то иное, высокое, но недодала. Однако она живет и жить
будет, да еще место подходящее (библиотека) для себя нашла. И ее тоже
жаль: надрывается на работе добрый муж, болеют дети, но все же это не
трагедия.
Обречена Надя с ее максимализмом.
Правда, в конце возникают вопросы, и не один. Что развело ее с мужем?
Поскольку сам Дима назван, но не показан, не видно движение его души,
характер, неясны и причины его ухода. Не только от жены, но и от детей.
Я лишь предполагаю, но, может быть, это разочарование в сыне? Ясно же,
что Паша болен безнадежно...
Еще вопросы: как
Надя попала в больницу (Петелино), куда все-таки делись ее дети?
Забрали в детский дом? Даже в наши жестокие дни это как-то делается
обычно. Тут необходимо некоторое прояснение. Кроме того, следует убрать
высокопарно манерное обращение к Музе и свести до минимума присутствие
в повести автора. Оно только мешает делу, а нужно-то по сути лишь в
самом конце, чтобы рассказать о смерти Нади. Просто в качестве
послесловия. Стихи Андрея Макаревича (к подлинной поэзии отношения не
имеющие) в качестве финала – увы, просто пример авторского дурного
литературного вкуса, к сожалению, в повести не единственный.
Такая она вся горбатая – эта повесть. И сделать с ней ничего нельзя.
Бесполезно говорить о работе над словом : автор его природно не слышит
и не видит, не нужны какие бы то ни было дополнения и новые персонажи.
Повторяю: это не повесть, а документ, свидетельство эпохи. Очень
хорошо, что удалось сделать компьютерный набор. Пусть хранится. Больше
мне сказать нечего.
7.12.99
С уважением – О.Гуссаковская
2. Отзыв на рукопись
Я
прочла прекрасную книжку З.Чалуниной, но вот какое бы ей название
придумать? «Такое далекое близкое детство» – никуда не годится. Что-то
простое и теплое, как сама эта проза: «Анютин прудок»?
Хороша и
маленькая повесть, и рассказы ей не уступают. Но вот для кого это
написано? Жаль, но не для детей, а для ровесников, тех, кто подобное
пережил и помнит. Можно сколько угодно сожалеть об «американизации»
сознания молодежи, понимать, что именно такая, добрая и светлая, проза
могла бы выправить больные души... Бесполезно! Не прочтут.
Но книга
нужна. Ока – живое и яркое свидетельство прошлого, которое все равно
однажды будет востребовано. З.Чалунина – бесспорно, талантлива,
но мне пока неясно: сможет ли она перешагнуть через мир воспоминаний и
сделать следующий шаг? Великолепных книг-воспоминаний в литературе не
счесть. Но очень часто они и оставались единственными у автора. Как
будет здесь – не знаю. Но от всей души желаю успеха в любом направлении
творчества.
Январь 2001 г.
О.Н.Гуссаковская