На правах рукописи

От автора
    Деревня, где я рос, называлась Калиньево. Именно так, в прошедшем времени - называлась. Как и тысячи российских деревенек, она осталась лишь в памяти. Четыре дома, качели, лягушачье семейство в маленьком пруду и калина под окном. И на все четыре стороны - поля.
    Там я решил, что буду писателем. О чем только ни мечтаешь в детстве!
    Иногда странными осенними вечерами, прозрачными и гулкими, как пустая комната, можно было услышать, как где-то за полем, лесом, в далекие земли убегал поезд. Еще в ночном небе иногда вспыхивали сигнальные огни летательных машин, казалось, чудом удерживающихся в высоте. И неотчетливый образ чужой удивительной жизни заставлял сердце биться сильнее. И пустые поля наполняли душу тоской. Извечной тоской по лучшей, правильной жизни.
    Никогда я не думал всерьез о разлуке с отчим краем. Я почти ничего не знал о нем. Но я питался чувством и образовывался чувством, связующим меня с местной почвой.
    Так появлялись первые стихи. Я был искренен в каждом стихотворении. Может быть, в поэзии главное не это? Невелика заслуга - быть честным на бумаге. Не покривить душой в жизни - куда как труднее. Но для этого, отчасти, и пишу, чтобы согласовывать, соизмерять поступки с мыслями, с совестью.
    С годами труднее любить все. Есть вещи, не пробуждающие добрых чувств. Важно - не возненавидеть. А объекты для удивления и обожания, они - всюду. А значит, и жить стоит. С открытыми глазами, зрячим сердцем. С поэзией.
    Это предисловие - вовсе не объяснение того, что последует дальше. Это - из еще не написанного.
    Спасибо тебе, открывшему мои «Деревья и гнезда».

*     *     *
Люблю веселое начало,
Когда неясно, что к чему,
Когда для чувств событий мало
И много времени уму.

Когда сюжет еще в пружине
От напряжения дрожит...
И мне еще хватает жизни
Воспоминаньями не жить.

*     *     *
Провинции здоровая душа,
Ты нянчила во мне провинциала.
И дудочкой будила, и смущала
Змеением ползучего плюща.

Суровы простодушные плоды
Твоих примеров и нравоучений.
Но нежен слог для ласковых влечений,
И мало слов, что были бы тверды.

Как, дураку, мне все-таки везло!..
Уж сколько раз я был неосторожен!
Но древнего глагола ремесло
Уста мои по-прежнему тревожит.

Я - местной почвы певчая щепоть.
А в чьей руке - зачем просить ответа?
Достаточно, что есть душа и плоть.
Я - рана, я - и боль от раны этой.

*     *     *

                        Ю. Жадовской
Двухэтажная школа и кладбище в центре села -
Вспоминаю не часто твои, Воскресенье, приметы.
Раз в году - потому что здесь муза Жадовской жила -
Приезжают в село не особо большие поэты.

Что сказать о помещице? Проще сказать о любви.
Да, жила, да, страдала, но мало кто помнит детали.
Но когда доверяла чернилам печали свои,
То в обеих столицах печали ее повторяли.

Я, безумная, все еще вас, говорила, люблю,
И при имени вашем душа, говорила, трепещет.
Толстиково молчало. А доктор сказал во хмелю,
Что в вечерних прогулках мерещатся странные вещи.

И горчичники ставил, микстуру болтал в пузырьке.
И шепталась прислуга: замучила барыню жаба...
Двадцать лет не писала, наверно, хотя и могла бы.
В сентябре умерла от больших городов вдалеке.

Воскресенья окрест белый полдень плывет к облакам,
И - к слиянию Кега, Кореги сестра дорогая.
В этих землях глухих я учился читать по слогам,-
Жизнь проходит быстрее, чем в юности мы полагаем.

*     *     *

А я еще плыву, и бездны подо мной!..
                                                    Н.И. Гнедыч.

А я еще живу и, напрягая зренье,
Пытаюсь распознать насущности черты,
И в безобразии - изнанку красоты,
И сладость лета - в горечи кореньев.

Зеленой тяжестью измучены леса,
И духотою город переполнен.
И легких ласточек роняют небеса
Перед грозой, почти догнавшей полдень.

И боязно хоть что-нибудь узнать
Из тайн судьбы и скрытых настроений.
Здесь можно жить, но так и не понять
В привычках улочек - вселенских откровений.

Провинция. А всмотришья - страна:
Меняют ценники и с рук торгуют брагой...
А я еще плыву, давясь соленой влагой,
И бездна подо мной, и надо мной она.


*     *     *
Не знай, моя радость, печали.
Твои беззащитные дни
Похожи на светлые дали,
На утро похожи они.

Какая высокая пропасть
Два возраста пересекла!
Как будто бы - разъединила,
А в сущности - не смогла.


*     *     *
И в городке, чей день идет под гору,
Дома быстрее жителей стареют,
И стало тесным кладбище для горя,
И псы домашние бродячих не добрее.
И в городке, где книг не покупают
(Все больше молятся и просьб чужих не слышат),
Жизнь не кончается. Ее поэты пишут,
В колясках детских матери катают,
Ее растят - легко сказать - «на дачах»,
И усложняют жуткими вещами,
И, собираясь в праздники, судачат
О ней,
        и ни за что
                        ее прощают.

*     *     *
Когда нападет зима
На серые дерева,
Ко мне постучатся в грудь
Несказанные слова.

Я выпущу их, слепых,
Из тьмы моих погребов.
Несвязною будет речь
В попытке сказать: «Любовь».

Но если меня поймешь,
Вдохни в меня стон и смех.
Я буду лететь легко
И падать легко, как снег.

*     *     *
Ты снова меня поймала,
Подкараулила все-таки,
Любовь.
Неужели мало
Тебе легконогих отроков,
Бегущих на каждый вскрик.
Зачем тебе я - старик?
И так я не сплю ночами,
Когда вдохновенья бог
С рифмованными речами
Толкает меня под бок.
И знать не хочу о страсти,
Терпеть мальчиковый бред!
А, впрочем, я знаю, счастье -
Любить, не считая лет.

*     *     *
Пока еще терпимо это,
И чтобы не было больней,
Храни сердечные секреты
До лучших дней, до лучших дней.

Такие мудрые советы
Нам говорят на всем пути.
Еще в пятнадцать слышал это,
И в сорок, Господи, прости!

Когда же выйду из тумана -
Гляжу бестрепетно назад,
Где все измены и обманы
Уж не терзают, а смешат.

Как дерева немы до лета,
Лишенные пернатых крон, -
Храни сердечные секреты
До лучших, может быть, времен.

*     *     *
Пожимая руки, бросая взгляды,
Говоря совсем не то, что надо, -
Ловец жемчужин,
            ныряльщик в бездну
Ее улыбок, намеков, - брось,
Чего ты ждешь от нее, железной?
Каких еще междометий, просьб?
Уж в птичьих гнездах снега ночуют,
Не поют и не тают - спят.
И пространство меня врачует,
Пронизывая с головы до пят.


*     *     *
Погляди по сторонам.
Даже если не услышишь,
То почувствуешь, что там,
Рядом с нами, кто-то дышит.

Кто-то дышит, тяжело
Воздух легкими качает
И иных миров чело
Уж за гранью различает.

Вот еще - как к горлу ком -
Плачем скручено дыханье.
И с ума сойдет созданье,
Обманувшееся в ком?


*     *      *
1.
Какая тоска неумелая -
Взведенным курком у виска!
Какая походка несмелая
У мысли и у языка.

Оглядываться не надо.
Люби не себя, а тех,
Которые дышат рядом,
Которые лучше всех.

2.
Будет утро мое морозно -
Будет розовощеким свет.
Будет день, будет хлеб и роздых.
Ну, а времени просто нет.

Ведь оно никого не лечит
Ни от глупости, ни от ума,
Ни от счастья, ни от увечий.
Просто время зимы - Зима.

Ну, а сколько она продлится,
Не считай, моя ученица.


*     *     *
Я забреду туда, где тьма,
Веленью чудному послушный.
А может быть, вот так и нужно
Хоть иногда сходить с ума,
Шалить легко и нестыдливо,
Баклуши бить, ворон считать...
Чтобы потом, в часы отлива,
Опять самим собою стать.


*     *     *
А город слишком горд, чтоб помнить обо всех;
Он будет горбиться, но пыжиться и длиться,
И мнить себя - в изгнании столицей,
Не для высоких чувств - но годным для утех.

Он нищ, как большинство живущих в нем.
Но, впрочем, и красив. Как говорил Овидий,
Лицо его весьма печально днем,
А ночью люди спят. И кто его увидит?

Но если посмотреть издалека
На городка ночного очертанья,
То разглядишь любовь его, века
Копившуюся здесь для узнаванья,

Для опыта, спасающего нас
От страсти ненасытной и спесивой.
Под небом голубым так просто быть
                                                счастливым,
Хотя бы раз всего. Хотя бы только час...


*     *     *
Припомнить светлые леса
И птиц прозрачных голоса.
И жить, пускай без точной цели,
Но все же в вере и при деле.

И примерять такие дали,
Где счастьем высвечены даты,
Где многоценнее медали
Луч солнца в облаке кудлатом.


*     *     *
                В. Ягодину

И прилетят из-за моря птицы,
И станут разгуливать по лугам.
И все, что когда-то закончилось, повторится,
И снова дорожка найдется моим ногам,
Чтобы шагать по ней, такой знакомой,
Насвистывая на ходу.
В моей деревне было четыре дома.
И лягушачье семейство жило в зеленом пруду.
Иду. Поглядываю. Сквозь щели
Асфальта плачет трава: «Динь-дон».
В моей деревне были еще качели
И четыре поля - на каждую из сторон.
Было весело смотреть на комбайны,
Собирающие зерно.
В моей деревне была еще тайна,
Тайна детства. Но это было давно,
Когда мама была еще молодая,
Когда была.
Иду, и слезы мои обгоняя,
Открывается вид села.
На пригорке все оно как на ладони.
Старая церковь все еще выше изб.
Это примета непреходящего.
Как молоко в бидоне -
Облако в окоеме.
Того и гляди, что прольется вниз.
А через речку, там, за селом знакомым,
Утро вставало к каждому.
Нынче-то - для кого?
В моей деревне было четыре дома.
Гляжу и не понимаю: нету ни одного.
И прилетят из-за моря птицы,
И станут разгуливать по лугам...
Дорассказана сказка. И милые, милые лица
Навсегда уплывают к неведомым берегам.