На правах рукописи

Смута ворвалась в дом к Видинеевым нежданно – негаданно. Явился Захар Беспятов с незнакомым мужиком и всё перевернул с ног на голову.

- Не ждали, соколики,  гостей? – с порога захорохорился Захарка. - Думали, простил, что в зятья к вам не угадал? Значит, Захарка харей не вышел. Обида занозой в груди сидит, - Захар ткнул себя кулаком в грудь.

- Полно, Захар. Павла с Михаилом согласовали, а супротив воли дочери зачем идти было? Давай-ка, присаживайся, да потолкуем лучше о теперешней жизни. Ни к чему старое ворошить, - предложил Ермолай гостям, - может, и отобедаете, самовар согреем.

- Я приехал с вами не беседы вести и чаи гонять. У меня дело сурьёзное. Раскулачить вас, мне право на это дело советы дали, - важно объявил Захарка.

- Кулачить? – у Капитолины подкосились ноги, и она едва не рухнула мимо лавки, - да уж сколь годов не слыхать, чтобы кого-то трогали, да мы и в артель - коммунию собрались.

-Из скотины возьмём корову одну и лошадь, хватит вам и мелкой скотины. Ну, и зерна с воз. Так что, марш затаривать фураж. Девка-то у вас гладкая, пусть нагибается у сусеков, а где Иринея-то? – усмехнулся Захар и заглянул в горницу.

- Ты бы, Захар, документ показал, что права имеешь на это дело. Кто постановил, решал, почему начальство само не объявило? Кого ещё в деревне ты собираешься грабануть? – поинтересовался Ермолай. - Мы же челобитную писали Крупской, и та бумагу властям послала, чтобы нас не трогали. На попятную такие люди не ходят.

- Я приказ исполняю,- не так уверенно сказал Захар, и стало видно, что он струхнул, но стоял на своем. После слов Ермолая незнакомец потянул Захара за руку и прошептал ему на ухо: «Пойдём отсюда по добру по здорову».

- Мы пока сходим, погостим к другим хозяевам, а вы с зерном управляйте, - и Захар с незнакомцем вышли из дома Видинеевых.

- Я в Круглицу, мать, к Кузнецову поехал. Ты, Капа, их в дом не пускай. Чудит что-то Захар. Кто он такой? Прыщ, а корчит из себя.

Ермолай быстренько запряг лошадь и отправился в сельсовет.

- За какие грехи или шальные богачества нас под раскулачку подвели, Анисим Иванович? – со слезами на глазах спросил Ермолай у Кузнецова. - Чем мы советской власти навредили или супротив порядку шагаем?

- Присаживайся, Ермолай Кенсоринович, о чём речь ведёшь, не понимаю, - Кузнецов что-то записывал в бумаги в своём кабинете.

 - Мы люди маленькие, о нас можно и ноги вытереть. У тебя таких, как я, сотни, а мы с твоим батькой в соседах жили и отродясь не ругивались. Ладно бы богатства за глаза, да и Крупская охранительный документ послала, и он силу утратил?- возмущался Ермолай.

- Слушай, Ермолай Кенсоринович, ты объясни, что в конце концов произошло? А то несёшь какую- то ахинею, - рассердился Анисим Иванович.

- Кулачить объявился Захар Беспятов, с каким-то незнакомым  мужиком нагрянули. Корову и лошадь, зерно описывают. Ушли к кому-то гостевать или ещё куражиться, а я айда к тебе.

- Ну, и паразит! Что творит, тюрьма по нему плачет. Когда раскулачивали, Захарку брали за возчика, видно поглянулось дураку, сейчас шары зальёт и дурачится. Но ты-то, Ермолай Кенсоринович, вроде мужик в разуме, неужели поверил?

- Поверил - не поверил, а как его уймёшь? В драку не полезешь, - сконфузился Ермолай.

Захара с незнакомцем нашли у вдовы Павлины. Та, увидев Кузнецова, обрадовалась.

- Анисим Иванович, оборони Христа ради от этих супостатов, перепугали до смерти, - заревела Павлина, - экого в страшном сне не увидишь. У меня ведь дочка, а они на ночлег ко мне ломятся, что им в голову-то сбредёт среди ночи. У нас защитника нет.

- Ты, Захар, по какому указу людям кровь портишь? Самоуправством занимаешься? Да я тебя, как гниду, раздавлю, и вся недолга! – рассвирепел Кузнецов. - Бандитизмом среди бела дня занимаешься, советскую власть с грязью мешаешь!

- Я попугал маленько, а они и поверили и к вам ябедничать побежали. Пошутковать-то можно,- оправдывался Захарка, - в отместку. За Пашку это я…

- А дружок кто? Быстро документы показывай!- приказал Кузнецов.

- Мой родственник по матери приходится, гостевать приехал.

- Ты, Захарка, молчи в тряпочку, - оборвал Кузнецов.

- Так я бумажки не взял никакой, - сконфузился незнакомец. А зовут Афоня, стало быть Афанасий.

- А без бумажки ты букашка, а с бумажкой человек. Вот и весь вам сказ, молодцы хорошие. Я вас задерживаю и сдаю в милицию, а уж там разберутся с вами, как надо. Руки вязать вам сейчас буду. Вдруг сигануть придумаете, а мне в догонялки с вами играть не шибко охота.

У Видинеевых визит Захарки нарушил тихую, размеренную жизнь.

- Были бы у нас сыны, разве посмел бы Захарка к нам тузом вторгаться? – сетовал Ермолай.

- Не дал Господь сынов нам, но хоть девками наградил, и за это слава Богу, - перекрестилась Капитолина.

- Была бы я дома, враз бы Захарку турнула. Ускакал бы, только пятки засверкали. Припугнула бы ружьём, а чего с ним чикаться! Пьяный Захар был, трезвый-то он спокойный.

 - Ты, Иринея, не защищай, он три года ботался на чужой стороне. Бывает, чужбина разума даёт, бывает, и портит. За Пашку он на нас зуб имеет. Каюсь, и я виновен в этом деле. Но близко локоть, да не укусишь, - сознался Ермолай.

- А ты-то с какого боку припёка? – поинтересовалась Капитолина.

Иринея уселась напротив отца на стул.

- Мы судьбу Павлы и Михаила с Никанором свели. Сговорились, когда в обоз ездили. Он всё ко мне с этим делом привязывался. Вот бы Павлу за Михаила сосватать. Я сперва отнекивался, отговаривался, что Павла и  старше Михаила, а Никанор всё свою линию гнёт. Как будто лучше нашей Пашки на всём белом свете нет. Я к нему проникся тем, что мать Михаила хворая. В доме не хватает женских рук.  А они Пашку не обидят, пылинки сдувать будут.  Да Михаилу Павла и глянется, а то что бы ему у вас делать?

-Да, Михаил, вроде, на младшую глаз положил,- возразил я Никанору. И что Иринея уже тоже невестится и через пару лет готовая жена. Но как-то убедил меня Никонор. А взял тем, что Захарка крутится около Павлы, а живёт неблизко, дочка не на глазах будет. Выйдет потом Иринея замуж, и останемся одни старые и  ненужные. Девки - отрезанный ломоть, для чужой семьи работницы.

 - Ой, Ермолай да свет Кенсоринович, наломал ты дров, - вздохнула Капитолина, - что же не посоветовался, ум хорошо, а два не хуже. Или курица не птица – баба не человек?

- А Мишку, что на аркане тащили? Я Никанору сказал, пусть молодые сами решают. Всё добровольно случилось.

- Случиться-то, случилось, но не гладко получилось. Отчим не отец. Никанору наплевать на судьбу Михаила. Он думает, как бы ему слаще жилось. Анфиса с Василием ушли из-за него. Никанор к Анфисе клинья стал подбивать да зажимать в тёмных углах. Анфиса свёкра коромыслом огрела, сына в охапку и к родителям. А Василий вернулся с обоза, когда узнал правду, потряс отчима за грудки и пригрозил: «Будешь над матерью изгиляться – турну из отчего дома. Вот и вся недолга». А Михаил, всего не знавши, мать жалеючи, женился на Пашке, в угоду Никанору.

- А ты, Капитолина, почему молчала?

- Неужто бы, Ермолай, не сказала? Узнала уже всё после свадьбы. Вот в какое болото дочку затолкали.

- Может, теперь остепенился Никанор, уже года-то немалые? - предположил Ермолай.

- Ангелами бесы не становятся. Горбатого только могила правит. Как всё это узнала, о дочке день и ночь думаю, - Капитолина поправила платок на голове, провела ладонью по переднику,- мужики всё думают, что они всё лучше понимают в жизни, а порой такого наворочают, что всю жизнь не разгрести.

- Прости, мать! Ради Бога, прости! Я же хотел, как лучше.

- Бог прощает и наказует нас, грешных, теперь назад не повернёшь,- вздохнула Капитолина, - ой, забыла, приходил Михаил, просил Иринею помочь ему завтра сено из-за реки вывезти. Стог распечатал, два воза привёз, а то лед пойдет скоро.

- Ладно, съезжу. Только бы не шибко рано. Сегодня меня на вечёрку отпустите? – попросилась Иринея.

- А жалко что ли? На то и молодость, чтобы погулять. Только с умом, а у тебя голова вроде крепко сидит. А что Михаил с Пашкой не едет за сеном? – поинтересовался Ермолай.

- Корову боятся проглядеть, уже перехаживает который день. А с отчимом они друг дружку не больно жалуют. Михаил покоряться Никанору не стал. И Пашку нашу в обиду не даст, так что, Ермолай, всё наладится, - успокаивала Капитолина мужа, - без Божьего ведома и волос с головы не упадёт.

На игрище Иринея готовилась с волнением. Примеряла платья, юбки, кофты, а сама всё думала: «Кто же сегодня будет гармонистом?» На последней вечеринке играл Михаил. Павла тоже высидела всю гулянку. Сперва она уселась рядом с мужем. Вскоре Михаил пересел от жены на противоположную сторону. Разгорячённая молодёжь часто выскакивала в сени и на улицу охладиться. Раз Иринея замешкалась. В темноте кто-то схватил её за руку и привлёк к себе.

- Иринеюшка, радость ты моя…

- Мишка? Фу, испугал до смерти! - И запело, заликовало в душе Иринеи. Теплом обдало с головы до пят.- Отпусти, увидят, а сама всем телом прижалась к нему.

- Соскучился я по тебе, ясно солнышко, мочи нет.

- К жене ластись и тискайся с нею, а что ко мне лезешь? - Иринея вдруг резко оттолкнула Михаила и побежала в избу. А теперь вот узнала правду о женитьбе Михаила.

Тогда она была сильно молода. Их тянуло друг к дружке, они вот так же встречались на вечерках, возвращались вместе. Неумело целовались. Михаил приходил к Иринее домой. А потом взял да и женился на Павле – старшей сестре.

Когда Иринея пришла с подружками на гуляние, Михаил уже играл на гармошке. По дороге девушки договорились, что пойдут плясать трояка. Бойкая Нюра сразу же заказала у Михаила игру и пропела:

Задушевная подруга,

Запевай, какую хошь.

Про любовь только не надо,

Моё сердце не тревожь.

Иринея плясала хорошо. Статная, красивая, сегодня она была особо яркой. Щёки горели румянцем, косы свисали до пояса, глаза блестели.    

Гармониста я любила,

Гармониста тешила,

Гармонисту на плечо

Сама гармошку вешала, - пропела Иринея и с усмешкой поглядела на Михаила.

Я любила, ты отбила,

Так люби облюбочки,

Так целуй после меня

Целованые губочки, - вновь пропела Иринея, а сама краем глаза наблюдала за Павлой. Та опустила взгляд в пол и вся как-то сжалась.

-  Что стыдно стало, сестрица? А я, дурочка, всё тебе до словечка выбалтывала, как мы с ним целовались, о чём разговаривали. Пригрела змею на груди, - про себя возмущалась Иринея, - а мне врала, что тебе Захар люб. Но ведь ни словечка ни единого о себе с ним. Язык Пашка умеет держать за зубами. Хотя и я ей доверяла, подругам не обмолвилась.

Вернувшись с гуляния, Иринея не сомкнула глаз. Через несколько часов она останется один на один с человеком, которого любит. Любит так, что останавливается дыхание, замирает сердце. И всё происходящее вокруг не имеет значения. Часы стукали, приближая свидание. Кукушка выскакивала через каждый час – ку-ку-ку-ку. «Я жду, я жду…» – слышался Иринее сквозь дрёму шёпот любимого.

В шесть она вскочила с кровати и начала лихорадочно одеваться.

-  Отец Марту уже запряг. Позавтракай. Я узелок собрала, в обед перекусите. Путь неблизкий, возвратитесь на вечеру.

- Не хочу, мама,- отказалась Иринея. Я привычная. С батей, бывало, целыми днями по тайге бродили, сил идти нет, а есть не хочется.

- Готова, Иринея? Михаил уже подъехал,- спросил отец, - всё вроде собрал.

- Сейчас, - Иринея натянула рукавицы и схватила узелок с едой.

- С Богом,- перекрестила Капитолина дочь. Михаил ехал впереди, Иринея за ним. На небе ещё светили звёзды. Изогнутый серп месяца висел на тёмном небосклоне. Вдоль узкой лесной дороги стояли закуржевелые деревья. В воздухе чувствовалось приближение весны. Да она уже пришла. Было начало марта. Иринея очень удивилась, когда, отъехав версты четыре,  Михаил свернул с дороги и поехал в новину. Сюда бегала за земляникой. На этой поляне они с отцом охотились. Облюбовали кабаны это место. Видно, корешки пришлись им по вкусу. Знает Иринея лес, как свои пять пальцев. По лыжне с закрытыми глазами пройдёт и не собьётся с пути.

- Тпру-у, - остановил Михаил  свою лошадь, ослабил упряжь. - Жуй, Туман, затем взял под уздцы Марту и поставил с другой стороны стога. Подошёл к Иринее, взял её на руки и перенёс в свои сани. Она закрыла глаза. Иринея боялась, что если откроет, то её счастливый сон исчезнет. Но это был не сон.

- Когда мы снова увидимся, Иринея?

- Не будет следующего раза,- твёрдо ответила Иринея, - соперничать с сестрой не стану. Но и ты не обижай и отчиму не позволяй. Никанор охочь под бабьи подолы заглядывать.

- Как же так, Иринея? Я без тебя не смогу!

- Осилим! Такая, значит, судьба наша. А потешаться над любовью нашей никому не позволим.

- Зачем тогда мне сейчас дозволила? Жалеть ведь станешь. Замуж выйдешь, муж упрекать будет.

- Не любила бы  - не дозволила. А что потом будет и станет – нам не ведано. Поехали, Михаил, пора домой возвращаться, - Иринея с силой дёрнула вожжами, - Пошла, Марта! Михаил почувствовал, как тяжело Иринее. Сердце его рвалось: «Зачем женился? Зачем угодил Никанору? Телёнок, сопляк. А мать, как получала колотушки, так и по сей день терпит. Только по лицу не бьёт, а тело всё излупцовано.

- Матери спину в бане тёрла, так на ней живого места нет. Зачем она живёт с Никанором? Турнула бы, все ночи у Павлины ошивается, и по дому всё мы с ней управляем, - пожаловалась Павла Михаилу.

- А к тебе он не пристаёт? Говори, только честно! – Михаил сжал руки жены.

- Руки-то оторвёшь, отпусти.

- Скажешь, отпущу. Смотри в глаза. Было чего или нет промеж вас? – допытывался Михаил.- Почему он меня уговаривал на тебе жениться?

- Ничего не было,- ответила Павла.

- А приставал?  - продолжал пытать Михаил. - Не бойся, что мне расскажет о вас с Захаркой.

- Ой, мамонька, ты и это знаешь! – Павла закрыла лицо руками.

- Не причитай. Мне это Захар ещё до свадьбы доложил, что проба с тебя с тебя давным-давно снята. А ты как корчила из себя целочку!

- Люб ты мне, - заревела Павла.

- Хороша любовь! С Захаром сношается по-чёрному, а меня любит! И ведь тебя, паскуду, до самой свадьбы Захарка в овин таскал.

- Пригрозил, что тебе расскажет. А теперь руки на себя бы наложила, так дитя во мне,- заревела Павла, - запуталась, клубок из меня свили и катают все подряд.

- Точно мой ребёнок? Соврёшь – пожалеешь.

- Твоё дитё, Михаил, им и клянусь, - твёрдо сказала Павла,- противна я тебе теперь, так отведи к отцу-матери – те примут.

- Ты мне жена, а не корова, приводить да отводить. Все ошибаются. Это прощаю, но если в чём-то обманула или ещё обманешь – не прощу!

Михаил направился на родительскую половину.

- Где Никанор?

- Наверное, на дворе хлопочет или ещё где,- неуверенно ответила мать.

- Не покрывай его, от Павлины, из чужаков ещё не вернулся. А ты давай парь, жарь, угощай. Умаялся за ночь-то, силы растерял. А не угодишь, мать, оплеуху схлопочешь, ещё не все кости-то изломаны?

- Ты, Мишка, чего орёшь? На улице далеко слыхать! – сердито осведомился Никанор.

- Лёгок на помине, как чёрт на овине! За тебя, Никанор, молодец ты наш гулящий, с матери стружку снимаю, хотя ты за пять годов шкуру с неё не одну содрал.

- Цыц, Мишка, заглохни! – бухнул кулаком по столешнице Никанор. -Щенок, а тявкаешь.

- Ох, ты, кобель старый, шагом марш из дому. Мать, собирай всё его барахло и чтобы духу не было в батькином доме! А не то я за себя не ручаюсь, раздавлю гниду! Павла, ступай, помоги матери скарб в кучу сгрести, - приказал Михаил  жене.

- Чем на меня-то хайлать, за бабой бы своей приглядывал, как ей подол задирают, - хихикнул Никанор.

- Задирал Захарка до свадьбы. Знаю. И ты, паразит, знал. И тоже у Пашки хотел задирать. И далеко бегать не надо. Мишка из избы, а ты к бабе моей пристроиться мечтал. То ведь и сватал. Пашку бы застращал, что расскажешь о её грехе с Захаркой. Всё просчитал, жлоб старый. А знал ведь, что я к Видинеевым хожу из-за Иринеи.

- Иринея! Супарень, а не девка. Как мужик, с ружьём по лесу шляется. В прошлое лето с геологами ползала. С каждым, наверное, переспала. Мужики здоровые без бабы не станут терпеть столько время.

- Ты - говно! Иринею не трожь. Не меряй всех своей меркой. Вставай, -  Михаил взял Никанора за грудки, - телушку покрытую отдам и отваливай, хотел жеребёнка дать в придачу, но разинул рот хаять Иринею – не дам.

- А я вас с братаном за сыновей держал, а ты со мной, как с собакой обошёлся, - поникшим голосом обронил Никанор.

- Топай, братану пожалуйся. Может, пожалеют. Анфиса ещё разок коромыслом огреет. Где гостишь, тут и кастишь. Выжил Василия с Анфисой. А теперь айда на новое жилище.

Михаил быстро запряг лошадь, нагрузил сани мешками с зерном и мукой, поставил сундук с пожитками Никанора.

- Вот тебе тёлка, и шагай, Никанор, восвояси, - а сам поехал к Павлининому дому. Всё выгрузил у крыльца.

- Михаил, а что ты за мешки мне привёз? - изумилась Павлина.

- Не одни мешки, и сундук с приданым. Телушку вон Никанор ведёт. У тебя он пусть живёт, а то годы немолодые, зачем переходить, у тебя, Павлина, - ночь, днём - у нас. Нам он, Павлинушка, не нужен. Хватит, наканителились, а тебе, видно, гож, коль все ночи уживается. Дело хозяйское, сами разберётесь.

- Ох, ты мнеченьки! Что же я Нюрке-то скажу? – испугалась Павлина. - Да ладно, та всё равно замуж выходит. А две головёшки лучше горят. Ты уж, Миша, скажи матери, чтобы не обижалась на меня. Она – хворая, а муж любит жену здоровую, - попросила Павлина.

- Никто, тётка Павлина, на вас не осердится. Мать всё понимает. Так что совет вам да любовь.

И всё же Михаил думал, мать расстроится, что он так круто обошёлся с Никанором. Может, наломал дров, погорячился лишка?

- Характером сын в батьку пошёл, а вот Василий слабоват. Утёк с родительского гнезда. А чтобы сейчас оба брата вместе!

- А я, мам, думал, что ты меня бранить станешь. У вас ведь у баб как – говорите одно, а поступаете по-другому, - признался Михаил.

- Что ты, сынок, отец ведь пальцем меня не задевал, а от этого одни тычки. Я ведь его гнала, а он и ухом не ведёт. Курица не птица – баба не человек! Вы на той половине, а мы на этой. При вас-то ещё ничего, а без вас изгалялся, изувер, - заплакала мать.

- Матушка  родимая, что же ты не пожаловалась мне? Погладь меня, как бывало в детстве ласкала. Болит нутро, мочи нет…

- Я же Никанора просила, чтобы он не женил тебя. А он упёрся, как бык, не своротишь. А теперь дитя народится. Не сёстры, и то бы легче что-то выправить, а так ума не приложу.

- Только бы силы хватило, а хватит ли, мама?

- Хватит, сынок, хватит. Ты в батьку, а он сильный был. Я вот тоже ему изменила с Никанором, а там встретимся, как ему в глаза взгляну?..

 

Вечером к Видинеевым постучали, когда они уже собирались спать.

- Погоди, Иринея, сам отворю, - остановил отец.

- Кто это пожаловал в столь позднее время? – встревожилась Капитолина, - я всё ещё Захарки опасаюсь.

- Нашла кого страшиться! – рассмеялась Иринея. - Смотрите, кто к нам наведался.

- Мир дому сему, - поприветствовал один из вошедших мужчин, -простите, что вас потревожил в столь поздний час.

- Илья Иванович, - обрадовалась Капитолина, - а мы на днях вас вспоминали, сулились весной  в наши края прибыть.

- Всё не получалось, теперь вот свалились к вам как  снег на голову. Знакомьтесь  - мой молодой коллега Евгений.

- Евгений Береснев, - представился парень и смутился, взглянув на Иринею. И она отвела взгляд в сторону.

- Мама, я пошла самовар согревать.

- Ступай, и я сейчас приду, так на стол и соберём. Чем богаты – тем и рады.

- Не беспокойтесь, дорогая Капитолина Савельевна. Мы плотно перекусили в районе, и с собой у нас провизии полно. Мы на коне в этот раз прикатили.

- Так коня надо пристроить, - забеспокоился хозяин.

- Не волнуйтесь, Ермолай Кенсоринович, наш конь стальной, вездеходом зовут, а вот нас приютите на времечко?

- И разговору быть не может. Летнюю половину топим всю зиму. Капитолина половиками занималась, только ткать закончила. Сколь надо живите.

- Только уговор: из-за нас не хлопотать. Мы люди бродячие, неизвестно когда уйдём, когда возвратимся, - попросил Илья  Иванович.

- Да мы что, нелюди какие?! Неужели добрых людей чаем не напоить или в бане не помыть? Как вы в прошлый раз уехали, Илья Иванович, даже тоскливо стало, привыкли мы к вам. Жена ваша как поживает, детки?  - поинтересовалась Капитолина.

- Слава Богу, всё хорошо. Вам от супруги моей низкий поклон. Благодарит за подарки, и она вам послала гостинцы, завтра распакую багаж и вручу. Вот видишь, Женя, в какие добрые руки мы попали?

Парень с интересом разглядывал избу. Без Иринеи он чувствовал себя свободнее.

- Ермолай Кенсоринович, у нас цель в этот раз побывать на Силькинском болоте. Что об этом месте в народе говорят? – поинтересовался Илья Иванович.

- Ишь, куда вам надобно, на гиблое болото. Путь неблизкий, но прямиком и не так уж далеко. Места этого люди сторонятся. Запах за много вёрст по тайге стоит. Звери и птицы тоже там не водятся.

- А вы сами бывали, Ермолай Кенсоринович?

- Было дело в молодости. Любопытство брало. Отец с матерью и стегали за это, так тайком убежим. Кипит, бурлит пар, как в бане, а мы нос заткнём да по кочкам скачем. Случалось, и стошнит. Маленько вроде и пыхнёшь, и враз с души воротит. Вас ведь сопроводить надобно? Сам я нынче на ноги слаб стал, если только Иринея покажет.

- У нас противогазы есть. И близко ей подходить нет надобности. Главное, лесные дороги указать снегоходу.

- Иринея, подойди сюда,- позвал отец дочь,- дорогу сумеешь указать к гиблому болоту?

- В газовое урочище? Покажу,- согласилась девушка.

- Вы бы, Илья Иванович, к учителю химии  нашей школы зашли, он много знает  об этом месте, и мы в старших классах туда с ним ходили.

- Так ваш учитель и написал нам. Он у вас большой молодец. Но он уже в годах, и сопровождать не осмелились просить.

Утром к дому Видинеевых потянулись люди. Они плотным кольцом обступили диковинную машину.

- Ишь, до чего дошло. Без сена, без овса, а бегает по заводке, - дивился народ.

- Ну, всё равно питание какое-то требует. Керосин или ещё какую смесь в нутро заливают, - рассуждали мужики, - само собой без ничего ни туды и ни сюды и с места не сдвинешь. У кого-то соображалка смекалистая, коль такой механизм состряпал.

- По земле бегать легче, а вот как аэроплан летает, эдак высоко, тут ума ещё надо больше. А вон глядите-ка, сами управители чудо-лошади правятся.

- Всем утра доброго,- поприветствовал собравшихся Илья Иванович.

- Здравствуйте,- дружно отозвались взрослые и дети.

- Прокатиться хочется? – поинтересовался Евгений у детворы.

- Да-а, - дружно ответила малышня.

- Прокати их, Женя, пусть порадуются детишки. А я пока оборудование распакую.

- Хорошо, Илья Иванович. Залезайте, детки!- после слов Евгения детвора хлынула в сани.

- Башками-то не вертите, держитесь крепче. Он, может, скачет или рывками прёт, а то ещё вылетите, не дай Бог, - наказывали взрослые своим чадам.

- Не переживайте. Держитесь, ребята, друг за друга. За борт не высовывайтесь и не вставайте. Поняли? - Евгений озорно подмигнул пассажирам. Он никого не обидел, всех желающих прокатил, и взрослые проехали на чудо – санях с ветерком.

Приезд геологов в деревне стал событием, внёс новизну в их размеренную устоявшуюся жизнь. И все разговоры шли только об этом. Девушки с интересом и любопытством разглядывали Евгения, а бабы подзадоривали девок, кивая на парня: «Смотрите, сколь басок парень-то, вот закадрите, так в городе жить станете, в самой Москве, говорят живёт».

- Где уж нам! Он себе в городе найдёт, не нужны мы. Ему надо образованную, культурную. Не по себе дерево рубить не следует, - отнекивались девки.

На следующее утро геологи погрузили мешки и ящики. Затем вышла Иринея с ружьём и лыжами. Евгений принял у неё вещи, подал ей руку, усадил в сани, и они тронулись.

- Вот Иринея и зачарует молодца, а вам, девки, кукиш с маслом. Она девица бойкая, ловкая, птица высокого полёта, а вы курицы мокрые,- смеялись мужики и парни над девками.

- Ой, больно он нам и нужен. Что уж, и поглядеть нельзя? Да мы на машину, а не на него пялились, а за погляд денег не берут,- отшучивались девки,- нам свои доморощенные женихи любее.

А вот Павла позавидовала Ирине.

- Попалила с мужиками, и не на одни сутки. Супарень у меня сестрица, - съехидничала Павла.

- Илья Иванович уже третий раз приезжает. В Москве-то жена и двое детей уже больших, хвалят его твои отец с матерью,- вступилась мать Михаила за Иринею,- а сестра твоя голову на плечах имеет, хоть и молоденькая.

- А ну, пошли, - Михаил схватил Павлу за рукав и вытолкал в ограду, - я тебе говорил, чтобы ты держала язык за зубами насчёт Иринеи?

- Да, я только так, к слову,- промямлила Павла,- люди-то что подумают? Она ведь мне всё же сестра.

- Не оправдывайся, и не завидуй. У тебя руки не из того места растут. Ещё слово пикнешь насчёт Иринеи, уведу обратно, как Никанора. И рука не дрогнет, и нутро не шелохнётся. Не люба ты мне, а сейчас залезай в сани.

Михаил захлопнул створки ограды, зашёл в избу, налил стакан самогонки и залпом выпил.

- Не бей Павлу, она же тяжёлая,- попросила мать.

- Стану я об эту стерву руки марать. Та, мать, пока не ходи в ограду,- попросил сын. Павла сидела на краю саней.

- Чего расселась, как кокора! Ложись,- приказал Михаил.

Павла смекнула о намерении мужа.

- Может лучше в избе? А то тут как-то неловко.

- С Захаром в овине так ловко было, а в санях с мужем неловко. Давай растягивайся и голоса не подавай. Тошно слушать…

Михаил закрыл глаза и представил Иринею на заснеженном поле в тот заветный денёк. В душе стало тепло и трепетно. Иринея такая страстная и любящая. Он это чувствовал каждой клеточкой своего тела.

Довольная Павла вернулась в дом.

- Ещё никогда так сладко не было, как сейчас. И впрямь: уноровишь телом, так не уноровишь делом. И что нашло на Михаила? Накинулся средь бела дня.  Может, любит меня муж?- поинтересовалась Павла у свекрови.

- Стерпится – слюбится. Ты, Павла, ему не перечь и ни про кого плохого не говори. Каждая слепая про себя смекает. Думай, что угодно, а языку воли не давай. Не любит Михаил наговоров и осуждений. И сама не суди, да не судима будешь. О дите думай, как родится, как назовёте, о хорошем рассуждай, - посоветовала свекровь.

Геологи поездкой были довольны. Все их предположения насчёт гиблого урочища оправдались.

- Если подтвердятся анализы, то дело стоящее, так что, молодой коллега, тебе все карты в руки, ты вплотную и занимайся этим проектом. Через два месяца приедешь ещё сюда.

- Постараюсь, Илья Иванович, оправдать ваше доверие и рассчитываю на ваши консультации, - ответил Евгений.

- Ты же знаешь, Женя, чем смогу – помогу всегда.

- Спасибо, а Вы снова в Казахстан?

- Да, Женя, снова туда и надолго,- подтвердил Илья Иванович, - вот где-то здесь недалеко от вас, Иринея, будет вначале посёлок, а потом вырастет город. Люди, которые будут жить здесь, может быть, вспомнят о геологах, которые радовались щедрости вашего края. Я размечтался что-то, ребята, становлюсь сентиментальным, старею, значит. Ну что, возвращаемся домой?

- Меня мама просила чаги привезти, я её уже облюбовала,- Иринея сняла ружьё, щёлкнула затвором и выстрелила. С дерева упал выбранный девушкой гриб. Она подобрала добычу, отряхнула от снега и положила в рюкзак.

- Есть женщины в русских селеньях! – воскликнул Евгений.

- С такого расстояния да в такую мишень – всяк угадает. Не велика заслуга! – оправдывалась Иринея на восхищение парня. Но ей была приятна похвала Евгения, и она часто ловила его взгляд на себе. Таким восхищённым и любящим взглядом на неё не смотрел никто. У Евгения взгляд открытый и ласковый. Когда же он управляет санями или работает с приборами, лицо парня сосредоточенно. Но Евгений не важничает, не возносится. Иринее нравилось в этом парне всё. И нравилось его восхищение ею.

Возвратившись, Илья Иванович и Евгений уединились у себя: всё писали, считали, разглядывали что-то, когда Иринея за чем-нибудь заходила на их половину. К ней забежала подруга Нюра.

- Пригласи молодого человека сегодня на вечеринку.

- Как-то неловко, ещё что подумает,- смутилась Иринея, хотя она ещё до прихода Нюры думала об этом.

- Трусиха! Пойдём вместе, я посмелее тебя. Моё дело пригласить, а его отказаться. Айда.

Нюра постучала в двери. Илья Иванович и Евгений оторвались от своих бумаг.

- Заходите, девушки! Присаживайтесь. Женя, поухаживай за барышнями.

- Спасибо. Присаживаться я так не стану – не досуг, а забежала к Иринее, чтобы Евгения на вечёрку пригласить, - выпалила Нюра.

- Благодарю за приглашение. Конечно, приду. А как вас звать?- поинтересовался Женя.

- Нюра, Анна, - смутилась девушка, - как нравится, так и называйте, пошли, Иринея, - и Нюра выскочила стрелой.

- Ну, ты и трусиха! Что они тебя укусят? – посмеялась Иринея над подругой.

- Не смейся! Тебе хорошо, а я по уши втюрилась в вашего молодого квартиранта. Такого ещё со мной не было. Позвал бы, собачонкой за ним побежала – хоть на край света,- призналась Нюра подруге.

Иринея растерялась, она не знала, что сказать. Почему-то не находилось  слов и брала досада и, как ни странно, ревность.

- Нюрка, ты часом умом не тронулась? У тебя же свадьба с Никитой. Такой парень, и любит тебя!

- Знаю, а вот нашло затмение. Это у нас родовое. Дурной любовью многие страдают. Полюбят одного, затем другого. Меня трясёт, как в лихорадке,- призналась Нюра.

- А совет хочешь, чтобы не трясло? - расхохоталась Иринея.

- Ещё как!

- Ступай к Никите, - Иринея  прошептала на ухо подруге, - и приласкай. Всё как рукой снимет.

- А ты откуда знаешь? – Нюрка посмотрела на подругу с интересом,- меня, конечно, Никита уговаривает, чего дескать нам терпеть до свадьбы. Постоянно зажимает, тискает, а я ни в какую.

- Доверься, и, кроме Никиты, никого не надо будет.

- Это я на вечёрке решу. А сейчас домой пошла, дел куча.

По дороге Нюра решила зайти к Никите. Парень что-то мастерил в ограде.

- Чего управляешь? – поинтересовалась Нюра. - А я вот ходила к Иринее договариваться насчёт посиделок.

- Аннушка, - обрадовался парень, - пойдём в дом, суслом угощу - на свадьбу нашу всё готовят. Осталось время совсем ничего.

- Ну, пойдём, сниму пробу, - согласилась Нюра.

- Раздевайся, я сейчас нацежу, - Никита принёс братыню, - отведай-ка, моя сударушка.

- Вкуснотища! Только это, вроде, как пиво, а не сусло, - засомневалась Нюра, - враз в голову вступило.

- Так сусло настоится, и получается пиво. Видно, уже дошло до срока. У меня тоже что-то в голове запошумливало, - признался Никита.

- Надо домой шагать, а то развезёт, как я дотопаю? - заторопилась Нюра.

- Пойдём, я тебя провожу, - предложил Никита. - Только разок поцелую будущую жёнушку.

- Никита, хватит, а то задушишь,- отталкивала Нюра парня, - вдруг зайдёт кто – срам какой.

- Пойдём на мою половину, там нас никто не найдёт. Я там для нас с тобой гнёздышко готовлю, - шептал Никита.

- Точно не увидит никто? – всё ещё сомневалась Нюра.

- А мы двери закроем, вот так, - и Никита опустил крючок.

На посиделки Нюра и Никита пришли, когда веселье было в самом разгаре. Евгений играл на баяне, а молодёжь танцевала. Деревенские парни не умели играть на баяне. Гармонисты сидели по обе стороны Евгения, внимательно наблюдали за его пальцами. Перенимали опыт.

- Аннушка, вальс! – Никита ловко закружил девушку в танце.

- Никита, а я и не знала, что ты такой! Всё у тебя ловко получается.

- Я ещё удивлю и порадую тебя много-много раз. Танцевать хорошо, но на полатях мне больше понравилось. После гуляночки продолжим.

- Ну, тебя, - смутилась Нюра, - люди что скажут.

- Люди скажут, что Никита с Аннушкой - жених и невеста, а через неделю у них свадьба. И заняты важным и очень приятным делом, из-за которого и женятся, - и Никита привлёк к себе Нюру.

- Не надо, - смутилась девушка.

- А мне надо, и тебе тоже. Или тебе не понравилось? Но я старался от души. Обещаю – вернёмся, ещё лучше будет. До утра спать не дам.

- Давай хоть дотанцуем, а то как-то неловко.

- Конечно, уж как-нибудь дотанцуем, - рассмеялся Никита, - на полпути никогда не стоит останавливаться.

Иринея с Евгением долго бродили по заснеженным улицам. Любовались звёздами. Евгений рассказывал, где он был на практике в экспедициях.

- Хотелось вновь в Казахстан с Ильёй Ивановичем, набраться опыта. Учёба в институте одно, а на практике в полевых условиях теория воплощается в жизнь, это важный момент. А работать под руководством Подосёнова мечтает каждый старшекурсник и молодой специалист. Весной степи - сплошная плантация цветущих тюльпанов. Завораживает бескрайний простор, может, когда-нибудь, получится показать тебе эту уникальную красоту.

- У нас тоже красиво. Может, масштабы поскромнее, но я люблю свой край. Он мне очень дорог, - призналась Иринея.

- Согласен. И у меня восторг от степей прошёл. С нетерпением буду ждать начала лета, чтобы снова вернуться сюда. Потому что здесь живёт самая чудесная девушка на планете Земля! – вырвалось у парня. Евгений стянул шапку и подкинул, словно мяч. Поймал, нахлобучил на голову. Схватил горсть снега, скатал снежок и вновь подкинул в небо, к звёздам, к луне, которая ярко сияла, словно улыбалась. Вот, дескать, вздуривает парень, влюбился, не иначе.

Деревня Ясянево жила своей жизнью. В этой жизни было и хорошее и плохое, как и в каждой семье, были радости и огорчения.

Лихо отплясали, отгуляли на свадьбе Никиты и Нюры. Они так жарко целовались на свадьбе, что им делали замечание на второй день.

- Да вы хоть ненадолго оторвитесь друг от друга. Ещё успеете намиловаться. Поешьте да попляшите или, как теперь  в чести, танец нам, старым людям, покажите.

 Молодые веселились, но без большого азарта. А вот на «горько» реагировали живее.

- Медовый месяц у них в разгаре. Они только во вкус вошли. Охота им на нас глядеть, им другое занятие по нутру.

- Ребята от души стараются,- подсмеивались хмельные гости.

-  Парочка знатная. Девка – кровь с молоком, вся жаром пышет, да и  парень в коленках крепок. Так что пусть трудятся, потомство стругают. Вам питья, еды поставлено, вот и занимайтесь. У каждого сверчка свой шесток.

Иринея в первый день тоже была на свадьбе. Были и Михаил с Павлой. Иринея старалась не встречаться с Михаилом взглядом, а тот неотрывно смотрел на неё.   Иринея чувствовала, что тоска её по Михаилу стала не такой щемящей. Она часто думала о Евгении, и, хотя он словом не обмолвился о переписке, Иринея ждала от Евгения письма. «Да забыл он о тебе, это здесь, в деревне, поглядывал влюблёнными глазами, а с глаз долой -из сердца вон. В городе есть на кого смотреть. Там полным-полно красивых, умных, образованных девушек. Не чета деревенской простушке. Она не ровня Евгению».

Но когда по деревне проходила почтальонка, Иринея внимательно наблюдала за ней, не свернёт ли та к их дому. И дождалась!

- Иринея, пляши, тебе письмо от дроли. Молодой геолог написал, от Береснева Евгения. Молодец, Иринея, закадрила парня.

- Наверное, в любви признаётся или замуж зовёт, - хохотушка и всегда улыбающаяся Катя подала Ирине голубой конверт. От сказанного Катей Иринея раскраснелась. Запылали щёки. Она закрылась в горнице, положила письмо на стол и глядела на него с опаской: «Что же там написано в письме?» Иринея аккуратно раскрыла конверт и прочитала. Евгений ей признавался в любви и просил её руки. Если же Иринея не согласна на его предложение, он не приедет к ним в экспедицию. Евгений не торопил её с ответом, но к концу мая просил дать ответ.

- Дочка, что же в потёмках сидишь? – поинтересовалась мать.

- Думаю, мама, от Евгения письмо пришло.

- Ах, вот в чём дело! – Капитолина присела рядом с Иринеей, - замуж зовёт, стало быть.

- А ты откуда знаешь?

- Евгений, доченька, перед отъездом с нами разговаривал, ну, как бы сватался. Тебе пока не стали ничего говорить, так Евгений попросил, боялся, что откажешь. Дело-то серьёзное, впопыхах не делается.

- Без меня меня женили, выходит,- усмехнулась Иринея.

- Он, дочка, фотографию твою у Ильи Ивановича увидел. Поглянулась ты ему, вот и упросил того, чтобы в наши края приехать с тобой познакомиться.

- На фотографии я такая страшненькая, - смутилась Иринея.

- Полно, любенькая ты у нас уродилась. Только имя парнячье, но не имя красит человека. Батя упёрся, эдак парня-то ждал. Будет Иринея, коли парня не смогла родить. Первенца хотел Павлом назвать, родилась девка, Павлой назвали – есть такое имя. А тебя уж только из-за батькиного твердолобия так нарекли.

- Не брани, мама, тятю, мне имя нравится.

- С ответом жених не торопит, вот и думай. Есть ещё времечко. А нам с отцом парень глянется. Не заносчивый, а что грамотой ему уступаешь, так Евгений даже и об этом упомянул, что если есть желание, запрет ставить не будет.

- Обними меня, мама, - попросила Иринея.

- Пошли счастья, Господи, - поцеловала Капитолина дочь.

Спустя два дня после Пасхи у Павлы родился мальчик. Радости у Ермолая и Капитолины было без меры.

- Внука Павла родила! Мужиков хоть, может, дочерям даст Господь, коли нас обделил, - обрадовался Ермолай.

- Слава Богу!  Легко Паша управила. Свекровь говорит, и не слышала ничего. Дитя голос подало, так только поняла, что внук появился, – Капитолина цвела от счастья. Через несколько дней Ермолай с Капитолиной отправились в гости к Михаилу и Павле.

- Иринея, ты пойдёшь с нами? – поинтересовалась мать.

- Нет, мам, ступайтете одни, - отказалась дочь, я потом схожу.

- Ну, ладно, ещё находимся друг к дружке, можно на день не раз обернуться, живём рядышком.

После ухода родителей, Иринея села и написала письмо Евгению. Она ни словом не обмолвилась о его предложении. Иринея описала, что пришла весна, всё кругом зеленеет и цветёт. Прилетели птицы. Около их дома три скворечника, и целый день стоит гомон. Ласточки вьют гнёзда на северной стороне, значит, лето будет жарким. Когда приедет Евгений, можно будет уже купаться.

- Иринея, а вот и мы вернулись, - мать снимала с себя праздничную одежду, - славное дитятко у дочки народилось. И между ними вроде мягче стало. Может, сынок скрепит Павлу с Михаилом? Дай-то Бог, - предположила мать.

- Как сына назвали? – поинтересовалась Иринея.

- Александром. Павла завтра с ним к нам придёт. Михаил отказался. Да и ладно, что в затухающем пепелище копаться. Ой, да не дело гутарю, -  спохватилась Капитолина.

- То-то же, мама, что не ладно! Разве я сделала что-то такое, чтобы разбить Пашкину семью?

- Ну, прости меня. Брякну языком, а потом думаю. Стареется – шалеется.

- Ладно, мама, не извиняйся. Только вот не я вмешалась в Пашкину жизнь, а она в мою, и вины моей, что Михаил её на руках не носит, нет! – разволновалась Иринея.

- Только не ругайтесь, а то не дай Бог молоко пропадёт. Груднички чувствительные, если с матерью что-то не так.

- Я ведь не собака на людей кидаться, а могу совсем уйти, вон у Нюрки давно не бывала.

- Нет, не уходи. Павла и то о тебе вспоминала и хочет с тобой увидеться, - попросила мать.

- Раз охота, свидимся, - резко ответила Иринея.

На следующий день, после обеда, сама Павла пришла в родительский дом. Она положила малыша на койку, распахнула на ребёнке одеяло, сняла с головки шапочку.

- Вот так и хорошо, а то вспотеет, - Павла отошла от сына, - сытый спит подолгу.

- Паша, может самовар согреть? – спросила мать у дочери.

- Пока мама не хочу. Я лучше с Иринеей поговорю, рядом живём, а разговоров не ведём.

- Как поживаешь, сестрица?

- Лучше всех. Живу – хлеб жую. Сплю спокойно, никто не тревожит, титьки и ласки не просит.

- Не серчай на меня, сестрица. Кто старое помянет – тому глаз вон. Не со зла я, - призналась Павла, - люблю сильно Михаила.

- Да люби на здоровье, я тебе не мешаю, ты только ко мне в душу не лезь, больше не пущу.

- А ты возьмёшь да опять с Михаилом состыкуешься. Он ведь жалеет тебя. Думаешь, я не допёрла, почто он меня  в сани заволакивает? Согрешили вы с ним, когда за сеном ездили, а он меня в санях тискает, а сам о тебе мечтает. А я терпела. Сейчас дитя народилось, и он чуток оттаял ко мне. А всё равно в сани тащит. Я ему говорю, что простыну, а он тулупом закроет. Не вмешивайся, Иринея, может, и оправится Михаил.

- Да, было, - призналась Иринея, - первый и последний раз. Скоро замуж выйду и насовсем уеду. Родителей жаль, что помощи не будет. Так что будь спокойна, но к отцу, матери дорогу не забывай.

- Я желаю тебе, сестрица, счастья,- обрадовалась Павла.

- Вот уж не надо пожеланий, ещё время не подошло, да и старое не забыто. Двуличная ты, Пашка.

- Да от Захарки хотелось избавиться. Он бы по-другому со мной, и я бы с ним тоже. Любила Захара. Запуталась я, Иринея.

- Уж я тебя распутывать не стану, сама разгребай.

- Спасибо и за это! – обрадовалась Павла.

- У вас гости, и я притопала, может не вовремя?

- Проходи, Нюра, - обрадовалась Иринея приходу подруги. Вести разговоры с сестрой ей было неприятно.

- Вы болтайте о своём, о девичьем, а я с мамкой погутарю. Как, Нюрка, в бабах-то обживаешься? – полюбопытствовала Павла.

- А любопытной Варваре в дверях нос оторвали. Не слыхала, Пашка, экой присказки? – съехидничала Нюра. - А ты как с краденой любовью управляешься?

- Оставь её, Нюра, - толкнула в бок Иринея подругу, - пойдём лучше в горницу, сто лет у меня не была.

- Заревёт Саша, позовёшь меня, Иринея, - попросила Павла сестру. Она как будто не заметила колкости Нюры.

- Можно взглянуть одним глазком? – попросила Нюра Павлу.

- Нельзя, ты экая злая, ещё сглазишь дитя, - отрезала Павла.

- Ой, а мы какие добрые! Ну, чисто ангелочки, только не летаем, крылышек не имеем. От злости отсохли, - вновь подковырнула Нюрка.

- Нюра, уймись, Пашке нельзя расстраиваться, она дитя кормит, - напомнила Иринея подруге.

- Да нужна она мне. Не тронь, так не воняет.

- Ты чего, Нюрка, на неё окрысилась? Я собачила, а ты ещё хлеще, - поинтересовалась Иринея, когда Павла ушла в другую половину к матери.

- Она знает, за что. Мамку мою осуждала. А я за мать любому глотку заткну. Меня трясёт, а сдержаться не могу, - пожалела Нюра. - Скоро ночь, так Никита успокоит. У него это ловко получается, - потянулась Нюрка.

- Нравится замужем-то? – улыбнулась Иринея.

- Ещё как! – обняла Нюра подругу, - и тебе желаю того же, только по любви выходи, - посоветовала Нюра.

- А ты, вроде,  как бы Никиту  и не любила  одно время, - расхохоталась Иринея.

- Это какое-то маленькое затмение на меня накатило, но потом быстренько всё прокатило,- рассмеялась Нюра, - я из породы ветреных.

- Признайся, ты тогда воспользовалась моим советом? – поинтересовалась Иринея у подруги.

- Спасибо огромное. Всю дурь, как рукой, сняло. От тебя и сразу к Никите, а он был дома один. Мы с ним суслица попробовали…ну, и он с меня пробу снял. Убедился, что я честная, а уж коли распечатали, так что - заклеивать что ль? Тут уж мы с ним и наладили семейную жизнь, - призналась Нюра.

- Молодцы!  Мне бы так повезло! – похвалила Иринея.

- А ты не отказывайся от геолога-то. Люба ты ему. На вечёрке всё на тебя смотрел. Я хоть пьяная была от счастья, умаял меня Никита, но приметила. Вы друг дружке под стать.

- Нюра, я ещё ничего не знаю. Он вон где, а я здесь. А с глаз долой – из сердца вон. В городе таких, как я, пруд пруди. И есть ещё стройнее, краше и образованнее.

- Статью и красой и тебя Господь не обнёс, а если увезёт в город, и ты выучишься. Сейчас заочно люди учатся. Я и то собираюсь ехать учиться на портниху, пока детей не завели. А Никиту пошлют на токаря учиться, так что скоро отчалим.

- И медовый сезон прикроете? – подтрунила Иринея.

- Ни в жизнь! Мы у Никитиной тётки квартировать станем. Разлука нам противопоказана. Здоровье может пошатнуться, – Нюра не прекращала над собой иронизировать.

-Счастливая ты, Нюрк, мне тоже хочется…

- Мужской ласки! Это вещь великая, а ты девушка в самом соку.

- Да ну тебя, хохотушку!

- Ладно, подруга, надо домой топать. Скотину обряжать. Может, Никита на поветь созовёт, - Нюра мечтательно потянулась, - а там сено пахучее, духмяное, как на лугу цветущем. И целуется так сладко, на губах мёдом обдаёт, ой, как любо!

И, как неожиданно появилась Нюра, так же быстро упорхнула к своему счастью. Иринея не стала перечитывать своего письма Евгению. А только дописала в конце: «Приезжай, я тебя очень жду!» От такого признания у Иринеи вспыхнуло лицо. Она смутилась, как будто призналась в любви. Хотела порвать написанное, но осторожно свернула письмо и заклеила конверт.  Потом ещё долго сидела и думала: отправить  или изорвать? Решила - отправить, ведь ей действительно хочется, чтобы Евгений приехал. Хочется такой же жизни, какой живут Нюра и даже Пашка. Ей очень хотелось любить и быть любимой. А если Евгению она нужна, то и она постарается забыть своё первое неудавшееся счастье. Иринея подошла к зеркалу. На неё смотрела красивая девушка с ясным, открытым взглядом. Иринея распустила косу, волна пепельных волос упала на плечи.

- Я так-то ничего, - рассмеялась девушка, - и показала себе язык, - пожалуй, меня и впрямь можно любить и желать. Что же интересно думает Евгений, и как он представляет нас вдвоём?

И свидание скоро состоялось. Евгений приехал в самом начале лета, раньше, чем обещал. С ним приехали двое студентов – дипломников. Срок исследования был небольшой, и экспедиция не тратила время на переходы, сделала базу недалеко от Симкинского урочища.

Евгений и Иринея в первый день решили свои отношения, а через неделю расписались. И стала Иринея Бересневой, и перебралась к мужу в палатку.

Москва вначале ошеломила Иринею. Но не настолько, как ей представлялось. Евгений крепко держал её за руку. Рука была крепкая и любящая. Иринея чувствовала это и позволяла себя любить, и сама отвечала каждой клеточкой своей души.

- Радость ты моя ненаглядная! Я самый счастливый на свете муж.

- А я самая счастливая. Только от нашего усердия кто-то появится на свет, и я не смогу учиться.

- Дети не помеха, и всё у нас получится, отец с матерью нам помогут, да и Марфушка у нас есть, - успокаивал Евгений Иринею, завтра поедем к родителям на дачу. Я познакомлю тебя с ними.

- Этого я боюсь больше, чем экзаменов в училище. А вдруг я им не понравлюсь? – волновалась Иринея.

- Да не пугайся ты так! Жену подбирать они бы мне не стали. Выбор мой. Для успокоения скажу, что отец женился на моей матери тоже в экспедиции. Она тоже деревенская. И я не нарушил семейной традиции. Всё будет хорошо.

И действительно Пётр Данилович и Ульяна Тимофеевна приняли невестку радушно. Выбор сына им понравился.

- Одобряем и благословляем, - напутствовал Пётр Данилович. Ульяна Тимофеевна смахнула счастливые слёзы и обняла невестку. Иринея быстро нашла общий язык с Марфушкой и старалась ей помочь в домашних хлопотах.

- Спасибо, Марфушка, уважила. Вкуснота неописуемая, три ватрушки навернул, – похвалил Пётр Данилович стряпню.

- С такой помощницей полдела управляться. У Иринеи в руках всё горит. Вскочит ранёшенько - и на огород. Все грядки прополола.

- Что-то ты, мать, молчишь, не хвалишь невестку? Может, ваша душенька чем-то недовольна? – усмехнулся Пётр Данилович.

- Да, слушаю  вас и радуюсь. Вспоминаю, как я – деревенская девчушка -  в Москву приехала. Боялась больше огня свёкра и свекрови.

- На эшафот  тебя вели, милая. Не линчевали тебя? – расхохотался Пётр Данилович.

- Нет, худого слова не слышала и косого взгляда не видела. А для себя решила, что не понравится выбор сына - и виду не подам. Напрасно тревожилась, славная девушка!

Но Иринея часто вспоминала своих родных, скучала по деревне, по речке. Когда ходили купаться, Иринея даже в воду не заходила, а сидела на берегу, и уговоры мужа на неё не действовали.

- Скучаешь по своим? Обещаю, что на следующий год обязательно поедем в деревню. Можешь даже жить всё лето.

- А ты не будешь скучать? – насторожилась Иринея.

- Конечно, буду. Но разлука с близкими людьми неизбежна и закономерна. Я и сам боюсь оставаться без тебя. Но всё равно будут экспедиции, порой длительные, хотя большую часть времени займёт преподавание в институте.

- В поездки я поеду с тобой, - Иринея прижалась к мужу.

- Это трудно, да у нас и дети могут появиться. Не женское это дело – трудное и опасное.

- Я с отцом на охоту ходила, по нескольку суток, бывало, по тайге бродили, и порой всякое случалось. Одним словом – привычная.

- А я в лесу раз заблудился. Каждое лето мы с мамой уезжали к бабушке в гости в Сибирь. Отец летом обычно был в экспедициях. Мне тогда было одиннадцать лет. Отец подарил компас, и я уходил на окраину леса, далеко углубляться в тайгу строго запрещали. Да и прогулки всегда были с сельскими ребятишками. В тот злополучный день все друзья оказались при делах. Мама, бабушка  и дед пошли на сенокос и взяли меня с собой. Я немного повертелся около них на лугу, а потом отправился к перелеску.

- На окрайке земляника есть, так кушай, Женюшка, на солнцепёке не парься, головка заболит, - наказывала бабушка.

- Евгений, в тайгу ни шагу. И не снимай панаму,- строго приказывала мать.

- Женюшка, пойдём, я тебе дятла покажу, он всё стукает клювом, червячков деткам добывает. Вон на дереве дупло у него. Смотри, какая нарядная и важная птица. Рядом и ягодок пособирай. И мы на виду, и тебе занятие, только на реку не ходи, - попросила Марфушка.

- Не пойду я на реку. Не люблю один купаться, не волнуйся, Марфушка, я же не маленький, - успокоил тётю, а сам разглядывал дятла. Потом пособирал земляники и прилёг на траву. Вскоре рядом со мной прыгнул зверёк, увидев меня, быстро запрыгнул на берёзу. «Белка», -  догадался я и стал за ней наблюдать.

А зверёк ловко прыгал с дерева на дерево, спускался на землю, побегал немного, вновь влез на дерево. Я и не заметил, как оказался в тайге. Белка ускакала, кругом стояли деревья высокие и толстые.  Лучи солнца и небо едва просматривались через густые макушки леса. Я сильно испугался и, как мне казалось, повернул назад и побежал. Спотыкался, плакал и всё шёл и шёл. Потом началась гроза. Гремело и сверкало. Я прижался к дереву, гроза успокоилась, и стало очень темно. Я свернулся калачиком под деревом и уснул. Ночью проснулся и очень испугался темноты, я забыл, где нахожусь. Встал, но наткнулся на дерево, споткнулся и упал. Начал плакать, но испугался своих всхлипов, а вдруг звери услышат и придут ко мне. Стало ещё страшнее. До самого рассвета я так и просидел, дрожал, но не плакал. Когда стало светлее, вновь пошёл вперёд и нашёл свою панаму. Я сильно обрадовался находке, значит, иду правильно. Вскоре вышел на поляну, на ней было много земляники. Принялся уплетать за обе щёки. Наевшись, почувствовал усталость и вновь заснул. Когда проснулся, стал гадать, с какой стороны забрёл на поляну, заходить в лес не хотелось. Решил обойти поляну кругом в надежде найти дорогу или тропинку. И вскоре обнаружил просеку, правда, сильно заросшую, но всё равно сильно обрадовался. В случае чего, я вернусь обратно. Смотрел на солнце и ругал себя, что оставил дома подарок отца. С компасом я бы уже был дома. Представлял маму,  бабушку, дедушку, Марфушку, они же ищут меня и плачут. Сам я уже не плакал. Часто останавливался, прислушивался, не донесётся ли какой звук, голос. Ничего не было слышно, только,  как сумасшедшие, щебетали птицы и куковала кукушка. Птицы так радостно чирикали, что на душе стало легче.

Иринея слушала мужа, затаив дыхание.

- С собакой бы охотники быстро отыскали.

- Отыскала меня Марфушка. Но собака долго не могла выйти на след. Дождём смыло.

- Марфушка? – удивилась Иринея.

- Она мамина старшая сестра. С мамой нянчилась. А после того случая к нам жить переехала. Отец всё время в разъездах, вот Марфушка нас всех оберегает и живёт для нас.

- А своей семьи у неё не было?  - поинтересовалась Иринея.

- Нет, замуж Марфушка не выходила. Жених её в солдатах служил царю и Отечеству. Воевал с немцами, а потом грянула революция. Марфушка упорно ждала. Сватали её не раз, но отказывала. Однолюбка. Жениха звали – Святослав. Вот если у нас будет сын, давай сделаем Марфушке приятное.

- Я не против, Святослав - имя редкое и красивое, - согласилась Иринея.

- И мужественное. В молодости Марфушка тоже по тайге с ружьём ходила. На охоте и познакомилась со своим женихом.

- Выходит, Марфушка и коня на скаку остановит, и в горящую избу войдёт, - удивилась Иринея.

- Когда я у Ильи Ивановича увидел твою фотографию с ружьём за плечами, но всё равно такую нежную и красивую, то влюбился. Расспрашивал о тебе у Ильи Ивановича. Попросил плёнку, сделал себе фотографию. А когда увидел тебя вживую, был окончательно сражён.

- А не было бы ружья, и внимания  не обратил бы, - рассмеялась Иринея.

- Мне всё в тебе нравится. Я очень сильно люблю тебя, Иринушка, - вновь признался Евгений, назвав жену на свой – городской - манер. Иринее нравилась ее новая жизнь в семье Бересневых, новое положение, новые нотки в голосе мужа. Она хитро улыбнулась, обняла его и, заглянув в глаза, спросила:

- А если провалю экзамены и не поступлю в училище? Послезавтра экзамены.

- Всё будет хорошо, - успокоил муж.

Иринея напрасно боялась экзаменов, сдала два на четвёрки и один на отлично.

Молодая жена много времени проводила на кухне. Марфушка много знала рецептов и секретов кулинарии, которые она держала в голове.

- Мне легче запомнить, чем каракули выводить. Грамотой я не шибко богата. В наше время много не учились, но читать – писать разумею.

- У Вас всё вкусно получается, я, наверное, никогда так не сумею.

- Пару раз поглядишь, что и как, и выйдет вкуснее, чем у меня. У вас, у молодых, руки ходче и голова острее.

Прибежит Иринея после занятий в училище и к Марфушке в помощницы набивается:

- Мы сегодня собирались капусту квасить.

- Я уже всё приготовила, обедай и приступим. Ты бы уроки свои готовила, - посоветовала Марфушка.

- Успею, вечер длинный, да я и запоминаю, чего учителя говорят.

- Ой, голова моя дырявая, тебе письмо от родителей.

- Спасибо, Марфушка, дождалась, наконец!

Иринея развернула письмо. Материнский почерк, где крупные буквы выведены с таким старанием и любовью. Слёзы хлынули из глаз, и Иринея не могла различить написанное: «Родная моя мамочка, тятя, как вы там без меня? У меня всё хорошо, все меня любят, но я скучаю по вас».

Мать писала, что живут они хорошо, того и новой родне желают. Скучают, конечно, по Иринеюшке. Но такая, видно судьба, жить вдалеке. Просят за них не переживать. Павла с Михаилом им помогают. Они и скотину им передали. «Оставили корову и мелкий скот, с небольшим гуртом справимся. Сила ещё есть. Поговаривают, что все скоро станем работать сообща, артелью. В Круглице уже есть, но не все туда порадели вступать. Подруга Нюра тебе шлёт поклон, с мужем они живут дружно. Вот и все новости описала, теперь станем ждать твоего ответа, как соловей лета».

- Дорогие мои, любимые, я люблю вас всем сердцем, всей душой. Вот придёт зима, и мы обязательно к вам приедем. Не получится с Женей, приеду одна.

- Прочитала письмецо? – поинтересовалась Марфушка, когда Иринея вернулась на кухню, - разволновалась, щёчки, как яблочки зарозовели, всё ли ладно?

- Всё хорошо, как будто с мамкой и тятькой повидалась.

- Ну,  и слава Богу! Мы с Ульяной, пока были живы родители, каждое лето гостевали в Сибири. Дачи не держали, а как не стало, так и завели этот дом. Мы люди деревенские, рады круглый год на даче уживаться.

- Марфушка, а что это за овощи на окне в терраске лежат? Сперва были зелёные, а теперь пожелтели и покраснели.

- Это томаты. Петру Даниловичу семян дали, а теперь я сама собираю. Семечки внутри в мякоти. Малюсенькие такие. Ты попробуй красные-то, очень вкусные плоды,- посоветовала Марфушка. А я, когда они росли на грядке, зелёную сорвала ягодку и выплюнула. Похоже на картофельные зеленцы, после цвета ботвы.

- Много  у вас нового, не виданного мною.

Евгений в выходные показывал Иринее город. Она радовалась, восхищалась, а иногда пугалась  и в страхе хватала мужа за руку.

- Такая высота, как голова не кружится? А если сорвётся? – волновалась Иринея за акробата в цирке.

 - Не волнуйся, у них есть подстраховка, - успокаивал Евгений, - нам не видно, но они закреплены за трос, но, конечно, всё равно риск есть. Геологи тоже по горам лазят.

- И ты тоже? – испугалась Иринея.

- На большую высоту не приходилось. На Урале было дело. Ты ведь тоже на охоту ходила, тоже риск был.

- Сравнил высоту и шагать на ровном месте,  да ещё с ружьём. Всяк сможет.

Часто Евгений и Иринея ходили в кино. Кинотеатр был рядом, и они доставали билеты на последний сеанс.

- Я, как барыня, - смущалась Иринея, - села и ножки свесила. Всё сготовлено, управлено. Стыдно мне, Женя, честное слово. Лучше бы я пошла работать, а учиться можно было бы и заочно. Жаль, что в медицинском нет такого отделения.

- Забыла, что ты замужем? В нашей семье мама тоже не работала на предприятиях, но она трудилась, как пчёлка, дома. Вот появятся дети, тогда эта тема будет закрыта, - рассмеялся Евгений, - а чтобы ты не хандрила, в субботу шагаем на танцы.

- Танцы я люблю. Может от того, что танцы сблизили с тобой. Помнишь?

- Такое, Иринушка, забыть невозможно. Счастливое времечко бежит быстро. Новый год встретили, а оглянуться не успели - с крыш закапало и весной запахло. Марфушка на дачу начала собираться.

- Пора рассаду сажать. Скучно мне без вас будет, не люблю одной находиться.

- В выходные станем навещать, а потом и мы с Петенькой переберёмся. Оставим молодых одних домовничать, - утешала Марфушку  Ульяна Тимофеевна.

- Мы тоже соскучились по природе. Мы и  с дачи поездим, так ведь, Иринея?

- Как скажешь, так и будет. Мне везде хорошо, лишь бы ты был рядом, - задумчиво произнесла Иринея.

- Пошли со мной, - Евгений отвёл жену в их комнату, - что с тобой? Ты уже пару дней какая-то смурная.

- Пустяки, не обращай, пожалуйста, внимания.

- Тебя кто-то обидел? Поделись, мы всё должны доверять друг другу. Вспомни наш договор.

- Никто меня не обижал… Мне, Женя, уже два раза снится один и тот же сон.

- Отлегло! А я уж подумал, что-то серьёзное. Ты веришь в суеверия? – рассмеялся Евгений.

- Напрасно, Женя, ты смеёшься. У меня сны бывают иногда и пророческие. А сейчас приснилось на среду и пятницу. На эти дни сон может сбыться, - смутилась Иринея. Она чуть не плакала. - Я всё держалась-держалась. А душа болит у меня, мой любимый.  Уж очень много хорошего, наверное, так не должно быть, чтобы очень много счастья одному человеку зараз выпало?

- Успокойся, солнышко ты моё! Ерунда всё это. Просто заснула на левом боку, в неловкой позе, вот и приснился кошмар. Сейчас попрошу Марфушку, чтобы чай с травками заварила, - успокаивал Евгений.

- Обними меня крепко-крепко. Я тебя очень сильно люблю и теперь не стыжусь признаваться в этом.

- И я тебя, ягодка ты моя сладкая… Эти ласковые слова Иринея будет вспоминать в трудные минуты. А тяжкие испытания были уже не за горами. И чуткое сердце Иринеи предсказывало их.  Охота научила её предугадывать опасность, ждать, с которой стороны появится зверь. И интуиция в охотничьих делах редко обманывала Иринею. А теперь её сердце трепетало и сжималось от страха. Два сна, как под копировку, походили друг на друга. Что это? Знак, предупреждение? Или пустое ничего не значащее сновидение. Куда ночь, туда и сон, вот и вся недолга. Просто надо забыть, а то мысли могут исполниться. Иринея гнала прочь, старалась не думать. На какое-то время ей это удавалось. Но сны продолжали свой натиск. Иринее снился поезд, в вагонах лежали незнакомые люди. Они стонали, видно было, что они ранены. Иринея подходила к ним, перевязывала. На плече у неё висела сумка с красным крестом. В вагонное окно заглядывали улыбающиеся, наглые лица, и, когда появлялись эти люди в вагоне, начиналась паника. Иринея понимала, что это сон, но долго не могла проснуться. А, проснувшись, долго лежала с открытыми глазами. Старалась успокоиться, но через некоторое время сны опять мучили её. Но постепенно стала привыкать и меньше обращать на них внимания.

Жизнь в семье Бересневых текла своим чередом. Марфушка на даче возилась в грядках. На окнах в квартире росла рассада. Ульяна Тимофеевна ухаживала и растила в городе, а Марфушка командовала на даче. Но главной во всех делах посевной кампании была Марфушка. Она знала, в какой день что садить и куда садить, после какой культуры; соблюдала севооборот. Старалась исправить прошлогодний промах, если что-то сделала не так. Настроение у всех было радостное, стояла весна.

- А не скататься ли нам нынче на море? – предложил Пётр Данилович, - молодожёнам свадебное путешествие, лучше позже, чем никогда. Давай, Евгений, договаривайся с отпуском. Марфушка, ты тоже поедешь с нами. За дачей соседи приглядят, хоть море и мир посмотришь.

- Поздно мне по морям кататься. И нисколь не хочется чужим людям оставлять хозяйство, - заворчала Марфушка, - дело ли это?

- Ладно, не ворчи. Я же знал твой ответ. А не предложить - тоже можешь обидеться. Как господа ездят, а я пашу на них, - миролюбиво заключил Пётр Данилович.

- Марфушка, сшей мне ситцевый наряд на море, - попросила Ульяна Тимофеевна.

- Сошью и тебе, и Иринеюшке, вот только с грядками поуправлю.

- Ты, Марфушка, нами командуй. Мы бы рады тебе помочь, но, может, будет не по-твоему,- предложил Евгений, - смотри, мы какая артель!

- У вас у всех свои дела, и у меня своё дело. Что я сяду - ручки сложу?  Я без дела не могу,- призналась Марфушка.

Но война сломала всё и у всех сразу. Она ошеломила внезапностью и непонятностью. Люди растерялись. И нескоро  осознали, что произошло и как быть, и что делать? Семья Бересневых держалась достойно. Не было истерик и воя друг при друге. Хотя у Ульяны Тимофеевны и Марфушки глаза были красные. Плакали втихомолку. Институт, где работали Пётр Данилович и Евгений, начали эвакуировать в Сибирь. И родители стали собираться в дорогу. Евгений был назначен начальником экспедиции на юг.

- Марфушка, Иринея, может, вы с нами поедете? – предложила Ульяна Тимофеевна.

-  А вернётся Женя из командировки, а нас нет никого и избушка на клюшке. Нет, не дело. Мы с Иринеей вас станем дома ждать.

- Мне предложили работать в госпитале.  Многие девочки пошли служить в армию, а я в госпиталь вольнонаёмной.

Иринея и Евгений долго сидели, обнявшись, в своей комнате. Свет они не включали.

- Всё будет хорошо. Верь, моя любимая, и береги себя.

- Женя, когда вы уезжаете?

- Наверное, через неделю. Надо оборудование отправить по железной дороге.

- А мне с тобой нельзя? Я бы любую работу стала выполнять, и ты не услышал бы от меня ни единого жалобного словечка, - попросила Иринея мужа.

- Нет, любимая. Эта экспедиция сложная, и рисковать тобой я не имею права. Ты жди, и я вернусь, и смутное время пролетит быстро.

- Я буду ждать. Стану работать. Пусть хоть маленькую пользу, но принесу людям. Девочек, которые пойдут на фронт, возили за город, они жили неделю в палатках. Их тренируют. У девочек сбиты коленки и локти. Ползают, стреляют. А я так хорошо умею стрелять. Белке в глаз попадала. И было очень жаль белку и всех зверей, которых убивала. А вот стрелять в человека, пускай  и во врага, не знаю, сумела ли? - задумчиво произнесла Иринея.

- А я бы сумел. И очень жалею, что не еду на фронт. Если, когда вернусь из экспедиции, эта заварушка не закончится, буду проситься на фронт.

- Дай, Бог, чтобы всё быстрее закончилось.

Никто не знал: ни Евгений, ни Иринея, - что начавшаяся война продлится не один год.

Весть о войне в Ясеневе грянула, как гром среди ясного неба. Накануне была сильная гроза. Но гроза пошумела, погрохотала, посверкала, землю-матушку помочила, напоила, и ушла перевала дальше.  Солнышко вновь засияло, благодать, да и только. У Видинеевых гроза только сена немного замочила. Но невелика беда! Кто смочит, тот и высушит. Весна нынче пришла ранняя, травы вымахали в поле и сенокосничать принялись рано. Будто сердце чувствовало, косите мол, пока мужики дома, а без них трудно придётся. На пожнях и лугах стога и зароды росли, как грибы, быстро и ходко. И стар и мал – все на полях копошатся. А мужики стога мечут, стожары ставят, ходко идёт работа.

Нюра с Никитой друг на друга влюблёнными глазами поглядывают.

- Попалась, которая кусалась, - пошутил Никита и крепко обнял жену, когда Нюра сползала со стога, - давай передохнём малость.

- Вроде нет никого. Все обедать ушли.

- И мы успеем. А то я на твои ноги нагляделся, хоть караул кричи.

 - Так взбирался бы ко мне, - расхохоталась Нюра.

- Стог бы весь своротили, а мне опять трудиться. Уж терпел.

- Я сперва думала, что ты только мной будешь радоваться, а ты ещё охочей и не охладеваешь ни капельки.

- Да как же к тебе охладеешь, к такой сдобной шанежке. Сейчас я тебя съем! – пошутил Никита.

- Гляди не подавись, - расхохоталась Нюра, - а то передумаю, станешь до дома терпеть, а там мать с отцом.

- Дома тёмных углов немало. Я всегда выберу момент, где пристроиться.

- Мы Никита с тобой эдак любимся, а почто у нас деток нет?

- Успеем. Сначала друг дружке нарадуемся, а потом деткам станем. Всему своё время.

- Никита, погоди, вон кто-то с деревни бежит. Кажись, мать твоя. Всё ли ладно, пойдём скорее, - заволновалась Нюра. Они пошли навстречу.

- Ты, мать, чего, как молодая, скачешь? Можно бы в твои-то годы не так резво трусить, - предостерёг сын.

Мать тяжело дышала и не могла произнести ни слова. Никита и Нюра поняли, что случилось что-то серьёзное.

- Война началась. Мужик с району приехал. Собирают всех людей у конюшни и тебя кличут Никитушка. Наверно, забреют моего ясного сокола, - заплакала мать. - Как же жить-то без тебя станем?

- Полно, матушка, какая война? Может, ты чего-то недослышала, недопоняла. Пойдём давай, всё узнаем чередой, - Никита передал вилы Нюре, а сам подхватил мать под руку.

- Погоди-ка, сынок, у меня сегодня ноги что-то плохо шевелятся. Вот те раз.

Нюра подхватила свекровь с другой стороны, и они медленно пошли в деревню. Около конюшни уже толпились люди, бабы ревели, глядя на них, плакали и малые дети. Подростки кусали губы и смахивали слёзы.

- Простите меня за нерадостное сообщение, что дали, то и доставил,- посыльный конфузно взобрался в седло и поехал обратно.

-  Завтра, мать, уезжаю,- сообщил Михаил дома. Та не была на сходке и ещё ничего не знала.

- Куда, сынок, собираешься? Уж не на гриву ли сенокосить? – поинтересовалась мать.

- Да, мамушка, горе горькое настало. Германец на нас напал. На войну забирают нашего Мишеньку, - Павла обняла свекровь, и обе заревели в два голоса, вскоре заплакал и Саша.

- Ну, вот и парнишку раскривили. Иди, сынок, к отцу. Пошли на улицу, что нам, мужикам, слушать бабьи причитания, - Михаил подхватил сынишку на руки и вышел из избы.

- Ой, а Василия-то ведь  тоже заберут, - вспомнила мать о втором сыне, - неужели и не свидимся боле?

- Не плачь, мать, - воротился Михаил в избу, - я спрашивал у нарочного, - тот сказал, что Василию повестки пока нет, так что не горюй сильно-то.

Вечером Павла спросила у мужа:

- В ограде устлала, так, может, туда сходим!

 - С какой стати? А Саша проснётся - ещё испугается.

- Да, думаю, тебе уноровить напоследок. Тебе ведь в санях в охотку было,- намекнула Павла.

- Что было, давно сплыло. Нашла о чём вспоминать.

 - За сыном мать сегодня приглядит. Пойдём в горницу, - предложила Павла.

- Покурю схожу, а ты ступай.

Павла не могла дождаться мужа. Она встала и пошла в ограду. Михаил косил огород. Павла подошла к нему.

- Ты чего это придумал, на ночь глядя. Неужели я не выкошу. Я баба здоровая, и у сенокоса не ушла пора.

- Вот до конца дойду и приду. Ступай домой.

- И не подумаю, - Павла толкнула мужа, - до конца он дойдёт, а мне вот этот конец надо. Хоть на прощание уважь.

- Не тут же, пошли в баню, коли тебе невтерпёж стало.

- Допёр наконец. Я жадная. А погляди-ка, какая ладная, -Павла стояла в одной короткой рубашке. - Выпила я для храбрости, чтобы не стыдно было. Теперь ты до утра мой!

- Ну, не устала? – спросил Михаил. - Покурить-то отпустишь?

- Ненадолго ступай, - согласилась Павла, - и сходи выпей стопочку, так ещё веселей дело пойдёт, - предложила Павла.

- Куда ещё веселей! Схожу сына проведаю.

- За Сашу не тревожься, свекровь приглядит.

- Ну, тогда ладно. Коли не уноровил делом,  то постараюсь телом, -пошутил Михаил.

- Теперь вижу, что вроде как и в охотку тебе стала, нос не воротишь.

- Полно, Паша. Привык я к тебе да и дитя имеем.

- Вижу, помягчел ко мне. А раньше на куски бы порвал да выкинул. Мы же бабы нутром чувствуем.

- А мужики задним местом что ли?

- Вот уж угадал! Самое чувствительное место, что у баб, что у мужиков.

- Нашли о чём речь вести. Тяжело тебе, Паша, станет одной управлять хозяйством. Может, ненадолго отлучаюсь. Вернусь, и всё пойдёт на лад.

-Возвращайся, Мишенька! Уж как я тебя ждать-то стану.

Вставало солнышко, обещая новый погожий день. Только в Ясенево всем было не до погоды. По жизни прошла полоса, которая разделила судьбы и дела людей. И надо было привыкать, приспосабливаться к этой реальности. Но время научит всему.

Вот и Иринея привыкала жить в войне. Евгений уехал. Пётр Данилович и Ульяна Тимофеевна уехали ещё раньше сына. Расставание было тяжёлым. Пётр Данилович держался по-мужски, а Ульяна Тимофеевна прощалась, как навсегда. Она не могла сдержать слёз и эмоций.

- Женя, Иринея, Марфушка, как же мы порознь жить станем?

- Уля! Да что ты, как малое дитё, причитаешь. А каково людям, которые в оккупации? Там враг рядом, зорит их дома, оставляет без крова. У них есть дети, им каково?

- Так что давай, не нагнетай обстановку,- приказал Пётр Данилович, - собирай вещички, а то на новом месте спохватишься, а нужное не взяла.

- Хорошо, Петенька, не стану больше. Вроде поплачешь, так с души камень свалится,- призналась Ульяна Тимофеевна.

- С твоей, может, и скатится, так на других перекатится. Так что будь мужественнее, жёнушка. А то можешь и дома остаться. Это раньше жёны декабристов за мужьями в Сибирь ездили. Но мужей отправляли в ссылку. Я же еду по служебным делам, а жёны ждут своих благоверных дома, так что поеду один.

- Не возьмёшь, отправлюсь одна, - твёрдо отпарировала Ульяна Тимофеевна, - так и знай.

- Сдаюсь, только без мокроты и истерики.

- Постараюсь.

Ульяна Тимофеевна ушла в ванну умываться.

Иринея целыми днями была в госпитале. Вначале было неловко смотреть на больного беспомощного человека, который все равно оставался мужчиной и которого нужно было готовить к операции, помыть, побрить. Но вскоре смущение и стеснение прошло. Потом это стало нескончаемой работой. Уже всё делалось машинально. Бывало, от усталости сваливалась с ног и идти домой уже не было сил.

Однажды она только легла после трудной смены отдохнуть, её попросили съездить в рейс на санитарном поезде.

- Туда вы едете порожние, так отоспишься вволю. Выручи, Иринея, нет времени на поиски, - попросил врач,- надо сейчас ехать на вокзал.

Иринея быстро уснула под стук колёс. Проснулась от того, что кто-то тряс её.

- Поднимайся, бомбёжка, бежим из поезда.

Иринея выскочила и залезла под вагон, а другие девушки покатились под откос.

- А ну, пошла отсюда! Бомбы-то по вагонам кидают, ползи к откосу, - приказал мужчина в военной форме.

Иринея скатилась с насыпи и легла, обхватив голову руками. Потом дали отбой воздушной тревоги. На станцию, когда началась погрузка раненых, вновь налетели немецкие самолёты. Они кружили низко над составом, и Иринея успела даже разглядеть улыбающихся лётчиков.

- Заразы! Было бы у меня ружьё, я бы показала вам как скалиться. Уж угадала бы, не промахнулась.

- Ложись на пол, - крикнул военный. Иринея не послушалась команды. Услышав гул, она прикрыла собой раненого.

- Ура! – закричали девчата, - сбили один самолёт! А  другой быстро улетел.

- Ты хирургическая медсестра?- спросил врач у Иринеи.

- Да, но не очень давно начала ассистировать.

- Все тут недавно. У рук бывало, и то хорошо. Оперировали тяжелобольных, так как до госпиталя можно и не довезти. Иринея вымоталась, боялась, чтобы не ошибиться. «Скальпель, зажим, тампон», - слышались команды хирурга.

Когда подменили, уснула как убитая. Силы человеческие иссякают. Первая поездка Иринее далась тяжело, а следующие воспринимались уже легче. Ко всему привыкает человек, это вначале кажется, что он не способен привыкнуть. Но уйти нельзя, не оказать помощи тоже нельзя, даже врагу должна быть оказана помощь. И есть сила или нет, нужно долг исполнять, спасать жизни другим, рискуя своей. Иринее один раз пришлось тащить немца на плащ-палатке. И расстояние небольшое, но здоровенный детина. Он смотрел на неё глазами загнанного зверя. Немец из всех сил старался ей помочь, упирался и отталкивался ногами.

- Битте фрау,- смущённо повторял раненый. Иринея затянула ему жгут, перевязала. Всё делала молча. Она не разговаривала, крепко склеило рот, вот и всё.

Так прошёл год. От Евгения за это время было всего три письма. Из Казахстана экспедиция перебралась на  Урал. В период перебазировки и получила от мужа долгожданное письмо. Иринея уже и ждать перестала. Вначале тоска была такой жгучей, что темнело в глазах. Слёз у неё не было. Девочки медсёстры часто ревели, когда оставались одни или получали письма.

- Я так больше не могу! Когда это всё закончится? – возмущалась то одна, то другая девушка.

- Ты каменная, - удивлялись сестрички её самообладанию, - у тебя нет сердца. - А, пообщавшись поближе, уже жалели её.

- Пореви, Иринея, с нами за компанию, станет легче, а то глаза, как окалины, блещут. Смой с души тяжесть, - советовали подружки.

- Рада бы, а слёзы высохли. Сухо, спеклось нутро всё, - отвечала Иринея.

Марфушка навещала Иринею в госпитале, когда та подолгу не приходила домой. Девушка уговаривала тетку;

- Не надо тебе сюда приходить. Насмотришься, а потом горюешь в пустой квартире.

- Да, пирожков настряпала, так думаю, покушаешь и угостишь подружек.

- Я не голодная, не хлопочи много. И смотри, Марфушка, не придумай на дачу отправляться. Ничего не жалей! А как немцы нагрянут, что тогда? - строго наказывала Иринея.

- Барсика и Кешу забрала, живые души пристроены, так и моя душа на месте. А уж с домом, что бывать – того не миновать. На всё воля Господня.

Марфушка сильно сдала. Волосы её побелели, ходить стала медленно.

- Марфушка, я в выходные приду. А сама ты больше не приходи ко мне. Ехать ко мне не всё равно. Пешком, наверное, шагаешь не одну версту.

- Повидать тебя, доченька, хочется. Тоскую сильно. Этой ночью и в бомбоубежище не спускалась. Деток малых жалко, за что им такие мытарства.

- Марфушка, я с врачом договорилась, сейчас он тебя осмотрит, а то ты мне не нравишься. Иди за ширму и раздевайся до пояса, - приказала Иринея.

- Зря, дочка, хлопочешь. Вон у вас больных полно. Молодых надо лечить, а что на меня, старуху, время доктору тратить, - заупиралась Марфушка.

- Какая ты ещё старуха! А вот и врач пришёл.

- Где у нас больная? Садитесь. Давление я вам вначале смеряю. Так, так, а теперь сердечко послушаем. На что-нибудь пожалуйтесь, - улыбнулся доктор.

- Жаловаться грех, я, слава Господи, на своих ногах и не больна, у вас вон целые пласты тяжёлых лежат, это уж Иринея Вас побеспокоила, простите, что время ваше оторвала.

- На то я и врач, чтобы больных лечить, с мотором шутки плохи. Давно сердечко беспокоит? – поинтересовался доктор.

- Да я и не знаю, где оно находится. Здоровая я, доктор.

- Выписываю лекарство, Иринея, возьми его у старшей медсестры. Попринимайте таблетки и загляните ко мне недельки через две.

- Задала я вам мороки. Молодых лечить надо.

- И молодых, и не очень молодых,  надо всех лечить. Так что, Марфушка, удачи и поправляйтесь, - улыбнулся доктор.

- Вы хоть чайку попейте с моей стряпнёй за хлопоты, - предложила Марфушка.

- Я уже не раз отведывал ваши пирожки. Язык проглотишь. С удовольствием и огромной благодарностью.

- Есть же золотые люди на свете! – воскликнула Марфушка, когда доктор вышел, - на душе солнышко выглянуло сразу.

 

Евгений приехал неожиданно. Иринея меняла повязки у больных. Она отдирала присохшие бинты от ран.

- Потерпи. Знаю, что делаю больно, но если рану не шевелить, долго её не затянет, - приговаривала тем, кто в сознании и постарше.

- Терпи, казак, атаманом будешь! – с тем, кто молодой и неженатый шутила. - Потерпи – до свадьбы уж точно заживёт.

- Спасибо, сестричка! У тебя рука лёгкая. А почему не потерпеть, коли надо. Скорей бы зажило и опять на фронт. А то лежу, бока все отлежал, как медведь в берлоге. Тот хоть свою лапу сосёт, а я дармовые харчи ем. Здоров я. Похлопочи, сестрёнка, за меня у докторов. А война закончится, в гости ко мне в Сибирь приедешь. Я тебе целый мешок кедровых орешек насобираю.

- Рано ещё тебе. Врачи здоровых держать не станут. Вон когда и в коридоре не пройти - мест в палате нет, а недолеченный на фронте не воин.

- Тебе бы тоже не с нами возиться, а мужа любить да деток рожать. Война всё смешала в кучу. Ну, нечего переживать, даю слово сибиряка.

- Конечно, выстоим! Успеем и деток нарожать, и с мужьями и жёнами рядом быть. Всему своё время.

- Иринея, к тебе пришли. Я за тебя сделаю, в своей палате уже закончила. Сейчас у тебя радости будет!

- С чего бы? – удивилась Иринея. - Опять Марфушка пришла? - рассердилась Иирнея.

Он пошла по коридору и напротив ординаторской увидела мужа.

- Женя!

- Иринушка, солнышко ты моё ясное, - шептал Евгений и целовал её в лицо, в губы.

- Пошли,- Иринея потянула мужа в свой закуток и закрыла на ключ двери, быстро разделась, - я так тосковала, осатанела без твоей ласки. Ты на сколько приехал? - спросила Иринея мужа.

- С неделю буду точно. Мне надо утрясти дела и отправить оборудование.

- Целую неделю вместе! Женька, какое счастье! Я зацелую тебя с головы до пят. Слышишь?

- И я в долгу не останусь. За всю разлуку отлюблю!

- Дома был? – поинтересовалась Иринея.

- Марфушка нас ждёт. Я вчера ночью приехал, с утра дела утрясал.

- Я тоже пойду договариваться. Всяко, дадут несколько деньков, потом день и ночь в госпитале стану уживаться.

Иринея быстро вернулась

- Ура! У нас целая неделя счастья!

Так уж устроен человек. Как бы ему ни было тяжко, надежда на лучшее живёт в нём. Он верит, что невзгоды закончатся и выглянет солнышко. И осветится чёрная полоса. И пойдёт он вперёд, оставив вдалеке ухабы и  повороты.

Так и в Ясеневе. Все от мала до велика верили, что когда закончится война и вернутся домой дорогие и любимые люди, будет легче, надо потерпеть. Ведь и Господь посылает испытаний человеку столько – сколько он может вынести. С работой горькие мысли притупляются. Заноза в душе не так ноет и реальность как бы отходит на расстояние, пусть и на короткое время. В Ясеневе молодых мужиков не стало. Взяли на фронт и все необходимое: трактора, лучших лошадей, сбрую, телеги. Поля обрабатывались женщинами, стариками, подростками. С выходом солнца и до позднего вечера трудились в деревне. Урожай на второй год войны вырос отменный.  Павла жала рожь. Она ловко вязала снопы, а свекровь Катерина помогала ставить суслоны.

- Мама, ступайте домой. Ещё Саня упадёт, поцарапается или, не дай Бог, уколется. - Мальчик, услышав своё имя, заплакал: «Ма-а-ма»

- Давай, сынок, иди ко мне, мама тити даст.

- Так мы то и пришли. Титечки захотелось Сашеньке, - виновато призналась Катерина, да и ты передохнула бы.

- Да, хочется управить, а вечером увезти на гумно. На непогоду похоже.

- А вон уж и телега едет, наверное, за снопами, - обрадовалась Павла.

Саша, пососав грудь, спокойно подал бабушке руку, и они отправились домой.

- Я к тебе на помощь, Павла, как бы не замочить урожая, - подъехала Нюра, - поди запарилась?

- Да, есть маленько, - созналась Павла, - давай помогу нагружать.

- Давай дожинай, одна справлюсь. Я ведь не столь пластаюсь, как ты. У меня свёкор и свекровь ещё в силе. Слава Богу, что конная молотилка, а цепями бы руки все исхрястали. Да, к нам в Ясенево Захарка Беспятов объявился. У тётки своей жить собирается. Братовей жёны его  в свой дом не пустили. Дурной славы не хотят наживать. Захарка, ведь сама знаешь, блудливый.

- А тётка приняла? – поинтересовалась Павла.

- Принять-то, приняла, но условие поставила: «Если будешь шкодить и людям вредничать – вот Бог, вон порог и чтобы ноги близко не было». Ещё тётка сказала, что комиссовали Захарку. Брюхо пуля распорола и теперь не такой шальной и буйный. Стал смирный.

- Вот оклемается и возьмётся за своё. Горбатого могила исправит.

- А нам, Павла, наплевать на Захарку. Нам бы около себя разобраться. Письма ходят от Михаила? – поинтересовалась Нюра.

- Да ходят, Слава Богу. Не очень часто, но пишет, - улыбнулась Павла, - а как Никита воюет?

- Пишет Никитушка. И снится часто. Целуемся. В бабе бабское не унять. Как ни ломи, а не заглушить плоть. Она играет. Тебя ведь Михаил тоже ночами навещает?

- Конечно! Только у вас с Никитой страсть взаимная. Спичку поднеси – вспыхнет. У нас - сама знаешь как. Чужое заграбастала. Обида у меня была, что Захарка так со мной обошёлся. Если бы он делал по-людски, так и не расстались бы, - призналась Павла.

- Что ни делается – всё к лучшему. Иринея тоже своё счастье нашла. Мне, кажется, что она за Евгения уже по любви выходила? – предположила Нюра.

- У сестрицы не узнаешь. В тихом омуте, сама знаешь, кто водится!

- Ты, Пашка, тут помалкивай в тряпочку. Иринея тебе доверяла, а ты её парня под себя подгребла, ещё и уркаешь, - возмутилась Нюра.

- Неправа была. Каюсь. И жалела потом не раз. Михаил сильно по Иринее тосковал. А ко мне, как к собачке, относился. Сестра не меня пожалела, а отца с матерью. Как у нас ещё всё пойдёт, одному Богу известно. Если бы не Сашка, Михаил мне, может, и писем бы не писал,- предположила Павла.

- Что теперь в прошлом ковыряется? Надо о будущем думать. Мы предполагаем, а Бог располагает. Ну, вот и нагрузили.

- Пока, Нюра, ездишь, я дожну, а кто тебе на гумне поможет, одной не ловко?

- Овин подростки сушат, так они быстро управят.

С Захаром Павла встретилась уже глубокой осенью, как говорится, нос к носу. Поставили сортировать вместе зерно.

- Не стану я с тобой работать, - возмутилась Павла.

- А чего я тебе сделаю? Не зверь ведь.

- Ты не зверь, да ты хуже всякого зверя!

- Не загибай, Павла, обидел сильно – каюсь, но сильно и любил. И до сих пор люблю, - признался Захар и спохватился, - ну, тогда любил. Сейчас уж всё мхом затянуло, сколь время-то прошло.

- Мели, Емеля,- сказала Павла и за весь день не произнесла больше ни слова с Захаром. И он держался от неё на расстоянии.

А вот отец Павлы взял Захара к себе в помощники. После уборочной к Ермолаю Кенсориновичу и приставили Захара подавать снопы в конную молотилку. Ермолай Кенсоринович был единственным умельцем этой машины. Она и в деревне появилась недавно. Снопы надо подавать равномерно, не забивая молотильные деки.

- Пущай учится, если толку не будет от этого шалопая, другого приставлю. Захарку уже в вояки не забреют, а кого раньше подучил, война заграбастала,- сказал бригадир Ермолаю.

Тот в ответ промолчал, только плюнул. Но где-то уже через пару-тройку дней обмолвился с Захаром:

- Тебе, видно, война мозги с задницы в башку переселила, только, кто знает, надолго ли?

- Простите, дядька Ермолай, я ведь по пьянке тогда вам насолил. Из-за Пашки всё напортачил.

- Я не Господь Бог, чтобы прощать или наказывать. Это, брат, не моя воля. А вот управим с молотьбой, айда в кузницу. Там мне работник постоянный нужен, а ты бугай здоровенный. Молотом день намашешься, нашальное не пойдёшь.

- Да, я уже не мальчик, дядька Ермолай., будет, посмешил людей, -признался Захар. И в кузнице Ермолай Кенсоринович сработался с Захаром и был доволен помощником.

- Я вот соединил так, не разорвёт при вспашке этот узел? – Захар показал свою работу своему наставнику.

- Точно, в башке не мякина. Тебя бы, Захар, с малолетства в хорошие руки, - похвалил Ермолай Кенсоринович.

- Повернуть бы жизнь, так много бы шального не было. Близко локоть, да не укусишь.

В Ясеневе ждали Пасху. Выпадала она на конец апреля. Церковь в Круглице была давно нарушена, но традиции, предшествующие этому большому и всеми любимому празднику, соблюдались. Обычаи передавались из поколения в поколение. Капитолина Савельевна в сумерках, управив все дела по хозяйству, направилась к дочери. Внук Саша, увидев бабушку, ещё с порога кинулся ей навстречу.

- Ба-ба, ба-ба, - лопотал малыш, тянул бабушку за руку и похлопал по лавке.

- Спасибо, сладкий мой, а вот тебе гостинчик, отведай мой хороший, что бабушка принесла, - радовалась Капитолина Савельевна.

- Проходи, сватья, - пригласила Катерина, - Павла сейчас придёт, ушла корову доить.

- Отелилась? Всё хоть чередом?

- Всё ладно. Умная у нас Зорюшка, без нас управляет. Молозива собралась Павла вам нести, так забери, сватья, отведайте.

- А я пришла дочку попросить, чтобы вербы наломала да вереску нарубила. Это воскресение вербное, а тут страстная неделя, к Пасхе помыть в доме надо бы.

- Собирается завтра Павла в лес. У себя и у вас наведёт чистоту, хотя у нас всегда порядок. Управная у вас дочка,- похвалила Катерина невестку.

- И у нас с отцом душа на месте, коли у детей всё ладом. От Михаила есть чего-нибудь?

- Давно нет ничего. Как в воду канул мой Мишенька. Вся душа изболела. От Василия письма часто ходят, поначалу и Михаил задорно писал, а ещё по осени, как отрубило, - пожаловалась Катерина.

- Полно, сватья, не горюй. Война руководит, Михаил, может, и рад бы весточку подать, а не выходит, а может, и затерялся где.

- Я и карты раскидываю. Выходит – жив. И масть ложится не сильно худая. Но война скоро всё меняет, минутой дела в другую сторону оборачивает, - вздохнула Катерина.

- О плохом не думай. Вон наша Иринея в госпитале работает, так тоже, наверное, всего нагляделась. А ни слова жалобы, всё хорошо, всё ладно, - поведала Капитолина Савельевна.

- Муж-то у Иринеи не отправлен на фронт? – поинтересовалась Катерина.

- Нет, но тоже дома не живёт,  всё в командировках. И сват со сватьей в Сибирь уехали. Война быстро всех людей раскидала по белому свету, окаянная!

- И не бай! На веку всего отведаешь. А вот и Павла пришла.

- Мама! А я собиралась к вам. Завтра за вербой и вереском в лес собираюсь.

- Хорошо, что зашла, хоть на внука полюбовалась. Пойду, а то у меня должна овечка осуягниться, хотя бы не проглядеть, - и Капитолина Савельевна отправилась домой.

Павла нарубила вереска. Затянула ветки верёвкой и пошла искать вербу. Ей захотелось найти нетронутую. У края леса уже все кусты были обломаны. Вербу нашла быстро, наломала веточек. Оставалось набрать туесок берёзового сока. Зеленели распустившиеся листочки. Цвели первые первоцветы, начинала цвести черёмуха. У подножия деревьев зеленела заячья кислица, начинали цвести ландыши. На муравейниках бойко гоношились муравьи, великие труженики и заботники о своём жилище. Светило, пробивалось через кроны деревьев ласковое солнышко. Огалтело щебетали птицы. Где-то вдали куковала кукушка. Павла вспомнила, как она в юности загадывала свои желания.

 -Кукушка, кукушка, когда Захарка мне признается в любви? – спрашивала Павла у птицы-вещуньи и с замиранием сердца ждала ответа. Иногда птица молчала, а иногда подлетала совсем близко и куковала без остановки.

- Что ты как оглашенная! Так и счастье моё сглазишь. Орать перестань на весь базар, - сердилась Пашка, -  я хочу, чтобы меня Захарка любил, как Мишка Иринею. Он при ней дышать боится. А меня Захарка только тискает да норовит в тёмный угол затащить.

Воспоминания Павлы нарушил стук топора. Она пошла в ту сторону, откуда доносились звуки: «Кто-то правит осек, - догадалась Павла, - может, отец?»

Павла подошла совсем близко, только тогда разглядела, что это Захар. Он обернулся и увидел Павлу. Встретились глазами,  растерялись.

- Павла? – удивился Захар, - ты чего тут делаешь?

- К тебе на свидание пришла, - оправилась Павла, - не рад, что ли?

- Был бы на седьмом небе, если бы так!

- На безрыбье и рак за щуку сойдёт! С голодухи-то. Хотя ты теперь первый парень на деревне, а мужиков путных нет, - съязвили Павла, хотя она слышала, что девки заглядываются на Захара, только он сторонится.

- Что ты, Паша, на меня зуб держишь? Ну, грубо обошёлся, уж такой я есть, не переделаешь, но любил сильно, и сейчас душу сушит. Как тебя хоть издали увижу, - Захар взял Павлу за плечи и притянул к себе. Пашка не сопротивлялась, а тоже подалась к Захару. Он взял её на руки и понёс к куче нарубленных веток…

- Грех, Захар. Я же мужняя жена. И в великий пост мужа предала. Как же я жить-то стану?

- Тебе было хорошо сейчас? – спросил Захар. Павла кивнула. - А ты хотела бы, чтобы повторилось? - Павла вновь кивнула. – Значит, так и станем жить. Вернётся Михаил – решишь сама. От меня никто ничего не узнает. Я по молодости предал тебя и себя с потрохами. Пойдём, я помогу донести ношу до края леса. - И разгорелся с той поры любовный костёр у Захара с Павлой.

Всю страстную неделю Павла наводила чистоту в доме – мыла потолки и стены, везде чистила и скоблила. Навела порядок в своей избе, перебралась к родителям.

- В чистый четверг воду надо брать до восхода солнца, пока ворон детей в воде не купал, - поведала мать Павле, - а ещё, кто в чистый четверг до восхода солнца умоется с серебра и яйца, здоров и чист будет. На заре окурить, сжечь можжевельник в избе - избавляет от грехов. Хоть так, может, Господу уноровим, коль лба перекрестить стало негде.

 - Я сегодня и кринки выпарила с можжевельником, и скотину похлестала, чтобы не лягалась. Печную золу выгребла - от червя капусту охраняет, соль пережгла, - сообщила Павла матери.

- Молодец, доченька, - похвалили мать, а я баню протоплю, отец воды наносил.

- Да,  я бы начерпала, он и так целыми днями вкалывает.

- И ты не сложа руки сидишь. Мы и так немало на твои плечи переложили, доченька.

- На мне пахать и пахать надо, чтобы дурь в башку не лезла, - выпалила Павла и, испугавшись сказанного, взглянула на мать. И та посмотрела на дочь пристально.

- Какая ещё дурь? Что себя оговариваешь? – встревожилась Капитолина Савельевна.

- Да так, к слову пришлось, брякнула, не подумавши, - оправдывалась Павла.

- Я пошла во двор, да баню затоплю, - заторопилась мать.

- Слово не воробей – вылетит не поймаешь, - корила себя Павла после ухода матери. Всё, что случилось у неё с Захаром, не вызывало ни капли раскаивания. Павле вновь хотелось встретиться с Захаром. И если она нужна Захару, он найдёт, как это сделать. В молодости-то подкараулит, в охапку и в тёмный уголок.

Вечером Павла отправилась в баню последней.

- Укладывайтесь спать без меня, задержусь, простирну Сашиной одежды, - наказала она свекрови.

- Ступай, Саша уже засыпает, - отозвалась свекровь. Подходя к бане, Павла увидела в дверном проёме знакомую фигуру.

 - Захарка, - обрадовалась она.

- Пустишь спину потереть?

- Жалко, что ли. Тебя хоть никто не видел?

- Я прямо из кузницы, огород перемахнул, ноги у меня, как у лося, длинные.

- А я тебя ждала, травы на каменку плескала, чтобы пар сладкий был, квасу жбан приготовила. Пойдём скорее.

Не было бы счастья, да несчастье помогло. В этой кровавой войне, где жизнь человеческая висит на волоске, где смерть уже стала обыденным делом, а ранение везением, где каждую секунду с человеком может что-то случится, у Михаила случилась любовь. Он охранял госпиталь, в местечке под Могилёвом. Раненым была оказана первая медицинская помощь. И уже не один день ждали санитарного поезда. На нём должны были приехать врачи и хирурги. На совсем молоденькую медсестру и засмотрелся Михаил. А девушка металась одна на больше сотни раненых. Всех надо напоить, накормить, утку поднести. Одним словом, крутилась, как белка в колесе. Одна без нянечки. Замполит ещё обстановку нагнетает.

 - Всем быть бдительными. Местность только что освобождена от неприятеля.

- Если фашистов прогнали, так кого бояться? – поинтересовалась девушка у Михаила.

- Всякие случаи бывают. Надо быть осторожными: за медсёстрами охотятся и с ранеными не станут церемониться, - предостерёг Михаил.

- Кто? – удивилась девушка.

- Местные националисты, служившие немцам. Переоденутся, так не различишь, друг или враг. Ты не бойся, только не выходи никуда.

- Хорошо. Всё же как-то неловко. Да куда мне ходить, столько работы.

- Мы разговариваем, а не знаем,  как друг друга зовут. Меня Михаилом, а тебя?

- Маша, Мария, - смутилась девушка.

- Сестра, сестра, тяжело мне.

- Мне надо идти. Кончится смена, поговорим, - пообещала Маша.

Михаил обрадовался. Он видел, что Маша сильно устаёт. Помимо ухода и перебинтовки, ещё надо сделать очень многое. У кого-то открылось кровотечение, у кого-то с сердцем плохо, надо сделать укол, везде надо успеть. С каждой встречей они становились всё ближе и ближе. Иногда Михаил сомневался, не пудрит ли мозги юной девушке.

- Маша, я хочу тебе признаться, - начал Михаил трудный для него разговор, нам, наверное, не надо встречаться.

- Почему? – удивилась Маша.

- Потому что я женат. И сын у меня растёт, - выпалил Михаил и как будто вступил в ледяную воду.

- Меня предчувствие не обмануло. Я так решила, что если ты и женат, всё равно стану с тобой встречаться, - призналась девушка.

- Мне тоже, Маша, не хотелось бы с тобой разлучаться.

Маша подошла к Михаилу и закрыла глаза.

- Поцелуй меня, пожалуйста. Я ещё ни разу ни с кем не целовалась.

- А ты не станешь жалеть, Маша?

- Нет. Я люблю тебя.

- И за что мне такое счастье? Если, Маша, нам суждено остаться живым, будем вместе. Я и домой писать перестал, матери только жаль и сына. А с женой и до войны жили не складно, а теперь и вовсе вряд ли что получится, - признался Михаил.

 

О том, что Иринея беременна, догадалась Марфушка.

- Что-то ты, дочка, ковыряешься, а раньше всё кушала с аппетитом? Уж не на живые ли ножки? Дай бы Бог!

- Это как? – смутилась Иринея.

- Да, я думаю, что ребёночек у нас в доме появится, - Марфушка вытерла руки о фартук и подсела к Иринее, - тошнит тебя?

- Запахи все так резко чувствую. И бывает, что подташнивает, особенно в палатах, там духота стоит, хоть и проветриваем.

 - У меня хоть у самой у рук не бывало, но я ведь век прожила, многого наслышалась и насмотрелась. Вот радости-то у всех будет.

- Может, ещё и нет, - смутилась Иринея,- хотя, наверное, да, потому что задержка.

- Не смущайся, все мы из одного теста слеплены,- обняла Марфушка Иринею. - Господь в награду дитё посылает. Сколько сейчас народу война сгубила, должны и новые нарождаться. Свято место не бывает пусто. Только, дочка, ты начальству своему доложи, пусть работу легче дадут. Тяжести нельзя ворочать. Упаси Боже! Тебе же Евгений документ оставил, по нему станем отовариваться, да и Петра Даниловича есть. Так что, если невмоготу станет – уходи.

- Хорошо, Марфушка, я в больницу схожу и точно узнаю.

- А вот завтра и отправимся. У тебя выходной, а что откладывать да гадать, а потом когда ещё соберёмся.

 Предположения оправдались. Довольные Иринея и Марфушка отправились домой. Иринее дали справку, так что ей ничего не надо было объяснять в госпитале, а этого Иринея больше всего боялась и смущалась.

- Это хорошо, что ты сходила к гинекологу. А то нам откуда знать? Так что будешь только на лёгком труде. К операциям ты уже привыкла и справишься неплохо. Согласна, будущая мамочка? – поинтересовался врач.

- Конечно, спасибо, - смутилась Иринея.

- Спасибо мужу говори. Я не при делах, а детей рожать надо в любых условиях. И беречь будущих матерей - святой долг и обязанность людская. Не унывай, в войне уже наши стали давать отпор, так что жизнь продолжается. Выше нос!

- Благодарю вас ещё раз, - улыбнулась Иринея, - Вы такой добрый.

- Ну, добрым меня не назовёшь. Просто на фоне жестокости я кажусь таким милосердным. Да, что тебе объяснять, ты сама крутишься в этом котле. Вот закончится война, и мы все остынем, отойдём от этого кровавого напряга. Жизнь и мы встанем на круги своя…

 

Прошло время. Почти два года жили без войны. Семья Бересневых собралась вместе. После рождения Святослава, Марфушку будто подменили. Пётр Данилович и Ульяна  Тимофеевна вернулись в Москву ещё до рождения внука и до окончания войны. Глава семейства чувствовал себя неважно и оставил работу. Изредка навещал свой институт. Пётр Данилович с Ульяной Тимофеевной поселились на даче и в Москву наведывались крайне редко.

Евгений ещё до окончания войны занял должность Ильи Ивановича Подосёнова. Тот тоже оставил службу. Иринея закончила училище. Она мечтала о поездке в Ясенево. Столько прошло лет! Так хотелось увидеть отца с матерью, сестру, племянника, да по всей деревне соскучилась Иринея. Ей часто снились родные края, её жизнь до замужества. Часто во сне к Иринее являлся Михаил. Проснувшись, она стыдилась увиденного, но всё равно пыталась восстановить хронологию сна.  Ей было стыдно и приятно. Потом, спохватившись, бранила себя и укоряла. Когда самобичевание заканчивалось, Иринея радовалась, что у неё есть замечательный муж, который её любит. И она очень старается любить мужа, и у нее это получается. А сны, да мало ли что может присниться! Куда ночь – туда и сон. Да, у каждого человека есть свои тайные мысли, и он даже не хочет, чтобы это было в реальности. Ведь мечтать не вредно, коли это доставляет удовольствие и радость. В этот мир грёз вхож только Господь и ему судить, грех это или безобидная иллюзия женской натуры.

Наконец, Иринея, Евгений и Святослав приехали в Ясенево. Ермолай Кенсоринович и Капитолина Савельевна радовались гостям. Не знали, куда посадить, чем угостить. У Иринеи кольнуло сердце: родители сильно постарели.

- Мамочка любимая, тятенька дорогой, как же я по вас соскучилась!

- А мы-то, доченька! Думали, уж  помрём и не увидим больше свою младшую кровинушку, - заплакала мать.

- Ну, ты, мать, шибко не заговаривайся. Теперь время мирное, надо жить и не тужить, - храбрился отец, - я ещё бы герой! Но вот нога, холера её подери, выпадать стала, не слушается. Ну, давай, внук, знакомиться, - предложил Ермолай Кенсоринович.

- Ты, дед, тише, не испугай дитя. Он ведь в незнакомом месте, - одёрнула мужа Капитолина Савельевна.

Святослав подошёл к деду и подал ему руку.

- Вот это по-нашему. Здорово, внук!

- Здрасьте, - Святослав не смущался, а с интересом разглядывал деда, бабушку и большого жужжащего шмеля, бьющегося о стекло оконной рамы.

- Бовшая муха, - указал мальчик на шмеля.

- А я сейчас его на волю выпущу, - Капитолина распахнула оконную створку, - полетай на волю, не место тебе тут.

Вечером, узнав о приезде гостей, к родителям пришла Павла с сыном Сашей. Мальчик закончил первый класс. Саша сильно походил на Михаила.

- Пойдём на огород, на скамеечку, сестрица, столько лет не виделись, - предложила Павла. Вначале разговор не клеился. Прошло много времени и Павла с Иринеей изменились. Они обе с любопытством разглядывали друг друга.

- А я ведь, сестрёнка, с Захаром давно живу, - призналась Павла, - или для тебя это не новость.

- Мама обмолвилась походя, но подробностей не знаю, - Иринея внимательно посмотрела на Павлу, - по тебе так, вроде, жизнью довольна.

 - Не жалуюсь. А если бы не сладилось с Захаром, то сейчас ходила бы в брошенках и тёрла сопли на кулак.

- А Михаил как поживает? Давно вернулся с фронта? – Иринея спросила равнодушным голосом, хотя её этот вопрос волновал больше всего.

- С год назад вернулся Михаил, а совсем недавно к нему приехала Мария – новая жена. Ждут ребёнка. Любят друг дружку, издалека видно. А я для Михаила была обузой. Но жена не рукавица, с руки не сбросишь.

- Как с Захаром-то тебя свело?

- Захара война выправила. Спесь и дурь, как из пыльного мешка, вытрясла. Живём душа в душу. Дитя вот ждём, - улыбнулась Павла, - а ты, Иринея, счастлива?

- Счастлива ли?  - удивилась Иринея. - Иногда кажется - через край, а временами - что нет. Это, наверное, у всех так.

- Тук-тук. Не помешала, сёстры? Как услышала, что подружка наведалась, сразу к вам полетела! – радостно щебетала Нюра.

- Нюрка! – обрадовалась Иринея, - а ты цветёшь и пахнешь!

- Поливать меня есть кому. Вот радуюсь и  цвету. Мне Никита за долгую разлуку ласки не жалеет. Да и ты не завяла, какая ладная горожаночка! Мы-то люди простые, а в городах форсистые.

- Ладно, мне пора домой. Заходи, сестра, ко мне, - пригласила Павла.

- Конечно, зайду, - пообещала Иринея, мы со Святославом собираемся долго гостить, а Евгений уедет раньше.

- Как жила-то эти годы, подруженька? – Нюра вновь обняла Иринею.

- Как и все. В войну было тяжело. Нагляделась на боли и мучения. Но ведь всё же настала Победа. А как всем хотелось её! С больничных коек солдатики, едва окрепшие, рвались в бой, к своим товарищам. Для меня раненые  становились, как братья. А мы для них сестричками были.

- А я сейчас, когда Никита заснёт, смотрю на него и не верится, что он рядом и больше не оставит меня на столь долго. Дитя жду.

- Наконец-то, Нюра, и ты станешь мамой. Это самое заветное в нашей бабьей жизни, - порадовалась Иринея за подругу.

 - А ты второй раз не планируешь? – поинтересовалась Нюра.

- Как получится. Сегодня нет, а завтра есть. Девочку бы ещё Бог послал, - улыбнулась Иринея.

- Привыкла к мужу или полюбила?

- Наверное, и то и другое. Главное, что Евгений меня любит. Его любви на первых порах на обоих хватало… Счастливая я, Нюра.

- Я у Никиты спросила  как-то раз: «На чужой стороне, поди, изменял жёнушке-то?» Он так на меня взглянул, что я сразу язык  проглотила. Было – не было. Война многому всех научила.

 

Встретила Иринея и Михаила. С сенокоса Евгений отнёс уснувшего сынишку, а Иринея осталась перевернуть подсохшее сено. Она не спеша сделала работу и решила заглянуть  в перелесок, вчера насобирала тут с десяток белых грибов. Иринея заметила мужчину, шагавшего ей навстречу. Они поравнялись.

- Иринея? – удивился Михаил.

- Да, я. Вот смотрю, нет ли грибов, - смутилась Иринея.

- Бывает, колосники попадаются, - Михаил тоже растерялся от неожиданной встречи, - я слышал, что приехала навестить родные края. Как живёшь-то?

- Живу, радуюсь, что война закончилась, сынишка у меня родился. Всё хорошо. Говорят, что ты молодую жену с фронта привёз?

Михаил смутился от прямого вопроса Иринеи.

- Всё так, Михаил, я ведь тоже любовь любовью вышибла. И ничего, получилось…